Тогда остается одно: всеми правдами и неправдами добираться в Москву, в надежде, что память все-таки вернется ко мне.
Послышался шум в сенях, и еще через минуту в комнате появилась Прасковья.
— Ну, не надоело тебе лежать?
— Так вы ж все равно комнату заперли! — отозвалась я. — Даже в туалет не сходить. Форменное издевательство.
— Ишь ты, как заговорила! — изумилась Прасковья. М-да, кажется, я все-таки перестаралась. Не надо ее ярить, совершенно не надо. Но уже ничего не попишешь, так что продолжаем игру.
— А мне, между прочим, утром очень плохо было, — как можно проникновеннее тянула я. — Знаете, как затошнило? Едва сдержалась. В следующий раз точно терпеть не буду, прямо здесь вашу кашу на пол отправлю!
— В следующий раз я тебе рядом с кроватью ведро поставлю. Хочешь блевать — валяй в него, а не то сама полы скрести будешь. А теперь хватит болтать, пора за работу приниматься!
Вот это номер! Если я правильно поняла, Прасковья отныне вознамерилась постоянно держать меня под домашним арестом. Вот дрянь! Ну, ничего: я все равно придумаю, как от нее сбежать. Пусть даже и не мечтает, что меня остановит какая-то там запертая дверь!
Вопреки ожиданиям, прополка сегодня обошла меня стороной. Бабка выдала мне приличную и весьма тяжелую, надо сказать, корзину, и мы отправились с ней в лес. На промысел, — как она загадочно поведала в ответ на мой вопрос. Интересно, на какой такой промысел? И зачем ей нужен дробовик, который она так запросто закинула себе на плечо? Узнать, что ли? Хуже все равно уже не будет:
— А зачем вам ружье?
Прасковья подозрительно оглядела меня с ног до головы:
— Волков нынче в лесу развелось, как бы не напали.
И все, как отрезало. Только что-то мне в эту байку про серых хищников слабо верится. Почему это я тогда ни разу не слышала здесь волчьего воя? Сдается мне, что старуха прихватила дробовик, чтобы в случае чего заставить меня одуматься и повернуть обратно. Это я у нее волчица под номером раз. И нечего врать про диких животных. Еще бы медведей сюда приплела, старая лгунья!
Выдохлась я очень-очень быстро. Хутор еще не успел скрыться из глаз, а я уже тащилась с дикой одышкой, то и дело хватаясь за деревья, чтобы не рухнуть замертво. Вот бабка садистка! Не могла корзину поменьше отыскать? Куда мне с таким грузом, да еще и по лесам мотаться? Да и на голову недурно хоть какой-нибудь платочек организовать, а то вмиг солнечный удар заработаю.
Да, в таком разе нечего и думать про побег. Далеко мне не уйти, это факт. Даже если бы не было этой чертовой корзины, все равно больше двух-трех километров я пройти пока не готова. Черт, как обидно! Но кстати, это отнюдь не означает, что я теперь обязана тащиться за полоумной бабкой хрен знает куда, рискуя собственным здоровьем!
— Все, дальше не пойду! — сказала я и бросила корзину на землю. — Мне не по силам такие нагрузки. Хотите меня уморить — так лучше прямо сейчас прибейте. Но дальше я за вами не потащусь.
— Что-то ты слишком бойкая стала! — недовольно нахмурила брови Прасковья. — А вот скажу идти, как миленькая попрыгаешь!
— А вы попробуйте! — равнодушно отозвалась я, поскольку другого варианта у меня просто не оставалось. Тащиться с ней дальше — гробить себя. Если старуха не положит меня прямо здесь, значит, я упаду самое позднее через полчаса, и уже не встану.
Прасковья, видимо, поняла, что я говорю абсолютно серьезно и нисколько не придуриваюсь. Сплюнув через зубы, она подняла корзину и выдавила из себя:
— Вон там, через полкилометра ягодник. Дойдем до него, там в тенечке отлежишься. А потом начнешь чернику собирать. Если корзину не наполнишь, почитай, без ужина осталась. Усекла?
Спорить с выжившей из ума старухой было бессмысленно, и я кивнула, привычно поморщившись от боли в черепе. Полкилометра — так полкилометра. Как-нибудь осилю. Но если она всерьез полагает, что больной человек способен наполнить такую громадную корзину черникой, то это ее надо лечить, а не меня.
Получается, сегодня я пролетаю мимо ужина, — думала я, пошатываясь, плетясь за Прасковьей. — Скверно. Как у любого начинающего выздоравливать человека аппетит у меня растет, и даже овсянки-размазни мало становится. Если я не поем, окончательно ослабну. Придется искать альтернативное пропитание. Кстати: а что мешает мне наесться тех же ягод? Если не ошибаюсь, черника очень хорошо на зрении сказывается. Да и в целом весьма питательная ягодка. Витаминов в ней — выше крыши. Значит, так и решаю: показательно горсть черники в корзину, вторую горсть тайком себе в рот. И сразу же обильно слюной зубы прополоскать. А то Прасковья меня мигом по фиолетовым челюстям вычислит. Или наоборот: показательно при ней сожрать пригоршню ягод, огрести за разбазаривание хозяйского имущества, зато потом не заморачиваться на тему маскировки. Ладно, доползем, а там посмотрим.
Ой, как же далеко этот клятый ягодник! Она мне соврала насчет полкилометра. Сколько идем, а его все нет и нет. Я уже с трудом соображаю, где нахожусь. В голове словно колокол шумит, кровь изнутри по ушам стучит. И перед глазами все белое. Если я прямо сейчас окочурюсь, виновата будет только Прасковья, и никто больше. Все, перекур! Пошла она на фиг со своей ягодой! Если хочет, пусть меня на руках туда тащит!
Я, ни слова не говоря, без сил плюхнулась на траву и прислонилась спиной к какому-то пеньку. Хорошо хоть угадала: тень. А то на солнцепеке мне вообще хана.
— Ну, ты чего? Аль совсем подохла? — раздался надо мной противный скрипучий голос Прасковьи.
Я не стала отвечать на столь явную грубость. Во-первых, если бабка окончательно не ослепла, то должна видеть, как же мне плохо. А если не ослепла, то должна хотя бы сообразить, что после ударов по голове дальние прогулки не рекомендуются. Впрочем, судя по всему, жадность является доминирующей чертой ее характера. Ну, кто бы еще догадался использовать заложника в качестве бесплатной рабочей силы? Ей, небось, велели стеречь меня в восемь глаз, но уж никак не на огороды, да в леса выводить. Это старуха явную отсебятину порет. Что ж, буду утешаться тем, что жадность ее в итоге все-таки погубит.
— Ну, хорош рассиживаться! Почти пришли!
Я попыталась встать. Получилось, но с трудом. Перед глазами вновь, словно полоумный художник кисточкой махнул, все стало белым. Ну, так что: идти следом за старухой или еще минут пять посидеть? А ладно, раз уж встала, попробую поверить ей в очередной раз, что ягодник вот-вот покажется.
Он и вправду оказался неподалеку. Если определение «неподалеку» относится к расстоянию метров в триста и накладывается на мое состояние тела и духа. В общем, даже не спрашивайте, как я туда все-таки добралась. Но то, что я сделала это зря — факт. Последние метры и вовсе топала, размазывая по лицу кровавые сопли, поскольку совершенно неожиданно у меня пошла носом кровь. Прасковья на это ничего не сказала, лишь досадливо поморщилась. Понятное дело, приятного в этом зрелище мало. Раньше надо было думать, когда меня сюда тащить вздумала.
