И по тому, что голос у нее был жалобный, я подумал, что она все еще притворяется и старается меня одурачить, и разозлился еще больше и сказал:
– Сделала бы.
Ее лицо стало еще злее, а голос – еще громче. И она сказала:
– Нет, не сделала. И я даже скажу тебе почему. Если бы я сказала кому-нибудь еще, во что ты веришь, они бы сочли тебя сумасшедшим. Точно сочли бы, мистер Рейнеке. А я не хочу, чтобы кто-нибудь так думал; пока, по крайней мере. Так что расскажи мне, что именно сказали Фрэнк и Элизабет.
Я очень расстроился из-за всего, что она мне сказала. Но еще я понял, что она совсем не притворялась, так что я рассказал ей в точности, о чем мы говорили в той комнатке. Когда я ей это рассказал, она шумно вздохнула. И всплеснула руками.
– Какой же ты глупыш, – сказала она. – Глупыш.
И она мне рассказала, что это Фрэнк и Элизабет решили, что мы не пришли в их комнату, потому что у нас было романтическое свидание с поцелуями и всем прочим. Я даже немного покраснел, когда она это сказала, и спросил, действительно ли она так думает. И она кивнула.
– Я действительно никому не рассказывала, – сказала она. – Правда.
Тогда я сказал ей, как мне жаль, что я наговорил ей всю эту ложь, а потом я огорчился, потому что она сказала, что я сумасшедший.
Тогда Мэри ничего не узнала о моем настроении, потому что, как только мы закончили говорить друг другу все это, она вспомнила, что ей надо срочно на работу. И в следующий момент она уже бежала по газону.
Перед тем, как убежать, она спросила, нет ли у нас больше недомолвок и не злюсь ли я на нее по-прежнему. Из-за того, насколько я был неправ насчет Элизабет и Фрэнка, и из-за того, какой дружелюбной старалась быть Мэри, я сказал, что, конечно, нет, все у нас в порядке. Но после того, как она ушла, я продолжал думать о том, что она сказала, будто другие люди сочтут меня сумасшедшим, и огорчался дальше.
И потому стал думать о том, что на самом деле она так обо мне думает. И что, может быть, считает своей обязанностью вылечить меня от веры в то, что у меня внутри есть драгоценность, до того, как кто-либо узнает, что я считаю это правдой. Из-за этого я все больше и больше хотел, чтобы моя драгоценность наконец появилась. Я даже немного разозлился, что ее до сих пор нет.
Но самое главное, что я начал вспоминать лицо Мэри, когда она рассказывала мне, какую причину для нас придумали Фрэнк и Элизабет. И чем больше я вспоминал и думал об этом, тем больше я думал, насколько глупая и пошлая для нее эта мысль. Меня же это не расстраивало, потому что мне бы хотелось, чтобы это было правдой. Но я мог сказать по тому, как это ее сбило с толку, что ей это показалось только глупым.
И я даже подумал тогда, что она пошла прямо к Фрэнку и Элизабет, чтобы их поправить. И хотя я был уверен, что она бы никогда не рассказала им настоящую причину, почему мы не пришли, в то же время я был уверен, что она бы не хотела, чтоб они подумали, будто я ей нравлюсь так же, как и она мне.
Она мне нравится очень по-особенному, и я надеялся, она об этом не знает.
24
В тот день со мной случились две замечательные вещи, от которых мое плохое настроение почти улетучилось. Первая – то, что я снова столкнулся с Фрэнком, как раз когда работал у больничной стены. Он просто пробегал мимо, и у него совсем не было времени остановиться и поболтать со мной. Но он вот что сделал – подмигнул мне, почти так же, как за день до этого, и прежде, чем скрылся за углом, сказал:
– Кое-кто все еще весьма доволен собой.
Так я понял, что Мэри не побежала первым делом рассказывать ему, как все было на самом деле, несмотря даже на то, что ей было стыдно.
Вот это была первая вещь, а вторая – то, что сделала Мэри. Позже, когда я все еще работал у стены, привязывал вьюнки к опорам, которые их поддерживают, она снова вышла. И вот что она сделала – она спросила, как насчет того, чтобы попозже, вместо того, чтобы я снова готовил для нас двоих, как бы я отнесся к тому, чтобы отдохнуть и пойти вместе с ней в особенное место, которое она знает и где она купит еды для нас обоих.
Сперва я немного волновался по этому поводу, но потом она сказала, что мне очень понравится и я смогу заказать любую вещь, которую захочу. Так что в конце концов я сказал, что пойду. И как только она ушла, от такой мысли мне сделалось очень счастливо, и я почти совсем перестал нервничать.
Она сказала, что закончит пораньше и чтобы я был готов. И тогда мы пойдем. Так что, как только я закончил с вьюнками, я убрал инструменты и спустился к себе, чтобы привести себя в порядок.
У меня не было никаких особых вещей, которые я мог бы надеть, кроме моих обычных лохмотьев. Но я в конце концов выбрал из них те, что почище, снова вышел к больнице и сел снаружи на скамейку, куда каждый день приходили все пациенты, и старый Уилл тоже.
Пока я там сидел и ждал, постарался понять, почему Мэри решила отвести меня в это место. Ну и я понял, что это, наверное, только потому, что там и вокруг будут другие люди. Что, значит, будет слишком опасно и рискованно для меня рассказывать о моей драгоценности и, значит, она не будет больше об этом слушать. Возможно, подумал я, ей просто хочется отдохнуть от постоянных обсуждений. Но мысль об этом меня совсем не опечалила и не разозлила, тогда – нет. И вот когда я все это понял, я просто спокойно посмотрел на сад, какой он красивый в лучах предзакатного солнца, и стал ждать, пока она выйдет.
Оказалось, что место, о котором знала Мэри, совсем недалеко от тех магазинов, куда я всегда ходил за продуктами и другими штуками. И иногда, если я проходил мимо, я даже смотрел туда, смотрел через окна на всех людей, которые там внутри ели.
И вот, когда бы я ни посмотрел на этих людей, там внутри, я всегда представлял себе, каково быть одним из них и сидеть там. Со всеми друзьями, семьями, и все такое. Так что когда мы подошли к этому месту и Мэри показала, что мы идем именно туда, я обрадовался, как никогда, и все мое плохое настроение совсем улетучилось.
Я спросил Мэри, не думает ли она, что мои вещи слишком неряшливые для того, чтобы меня пустили внутрь, и я незаметно посмотрел на себя в отражении витрины. Она сказала, что вполне ничего, но мне они все же казались довольно неряшливыми. Особенно по сравнению с ее вещами. Она сменила свою обычную одежду сиделки на белую кофту с широкими рукавами, гораздо шире, чем ее руки. А сверху было что-то вроде мужского жилета. Она распустила свои локоны и надела ожерелье, так что по сравнению с ней я был очень неряшливый. Я потихоньку глянул в отражении на свою прическу, как у сумасшедшего лиса, и бороду, даже они были какие-то неряшливые. Если бы вы увидели нас вместе, вы ни за что бы не подумали, никогда, что во мне есть нечто особенное. Никто бы не подумал.
Но вот что меня радовало в ресторане – быть там, куда ходят люди, и выглядеть так неряшливо, как я. И еще быть с Мэри, такой красивой, как она была. Это было так необычно и странно для меня, что я снова начал хвататься за минуты.
