Он ее знает. Она будет с ним откровенна.
— Зачем ты меня об этом просишь? Не бойся, я не собираюсь разрушать ваш счастливый брак.
— Речь не о нас. Мы как-нибудь справимся.
О нас. О нас с ним или о нем с Мартой. О нас.
— Так о чем речь? — Ивона чувствует, как ее пробирает холод. Она устала.
— О тебе. Обо мне.
— Слушаю.
— Я хотел попросить у тебя прощения.
Опять! Этот тон! Господи! Шел бы он уже. Или нет.
— Ты меня достал. Не притворяйся несчастным. Я умираю. Я не заслуживаю подлости… Ты так замечательно поступил двадцать лет назад, что можешь себе позволить это еще раз.
Ранила. А сейчас она его заденет еще сильнее.
— Я пришел сюда не для того, чтобы тебя обидеть. Ивонка, я…
Ивона поднимается на локте. Перед глазами у нее темнеет. Она сыта по горло!
— У тебя нет права осуждать меня или дарить мне отпущение грехов.
— Ивонка, я пришел, чтобы тебя увидеть. Поблагодарить тебя. Ты всегда была необходима Марте… Нам.
В ответ — тяжелое молчание. Ивона щурится. Много света? Но ведь почти совсем темно… Она приподнимается и опирается на спинку кровати — неприятно разговаривать, глядя снизу вверх. Ей нужно его видеть. Она не будет шутить, нет.
— А ты не думал, что я не согрешила, когда переспала с тобой? — Слова не должны быть острыми, нужно подбирать более осторожные выражения. — Тебе не приходило в голову, что я могла тебя любить всем сердцем, а та ночь была для меня…
— Я уже любил Марту. — В голосе Томаша боль.
— Однако не настолько сильно, чтобы не пожелать меня.
Она не хотела быть саркастичной, но так получилось.
— Не передергивай, умоляю. Внезапно она расстроилась:
— Ты меня слышишь? Тебе сложно это принять. Это так неудобно, правда? И что теперь, Томчик?
— Не знаю.
Она совсем его не поняла. Совсем.
— Да и не надо ничего говорить. Убирайся.
Томаш встает, смотрит на нее так же, как когда-то.
Как она не заметила этой невыносимой тоски в его глазах? Он молча уйдет, и что тут скажешь? Ничего.
Ивона сжимает зубы. Комок опускается вниз. Только бы не заурчало в животе. Томаш сейчас уйдет. Вот он уже стоит в дверях. Его плечи еще сильнее поникли, чем тогда, когда он уходил, двадцать лет назад. Но он возвращается и наталкивается на ее испуганный взгляд — она не успела его скрыть. Томаш садится на стул, придвигаясь совсем близко к кровати. Ивона закрывает глаза и слушает голос человека, которого когда-то боготворила.
— Я знал, что ты меня любила. Поэтому и пришел попросить у тебя прощения. Но я любил Марту. Это я был нечестным, а не ты. Меня это гнетет. Возможно, мне больше не удастся поговорить с тобой. Не перебивай, прошу! Это труднее, чем я думал. Я знал, тебе казалось, что ты любишь меня, но… Мне жаль…
Ивона не выдерживает:
— Ты, придурок! Ни у одного мужчины не может быть такой каши в голове, чтобы он жалел о чем-то по прошествии стольких лет! Мне казалось? Мне не казалось, я действительно любила!
— Мне тем более жаль. — Его голос слегка дрожит.
— Спасибо. Ты думал, этого будет достаточно? — Ивона успокаивается.
— Я просто хотел это сказать.
— Ну, уже сказал.
Зачем он сидит тут? Все кончено. И совсем не так страшно, как казалось.
— Ивона?
Постельное белье забавной расцветки. Ей не к лицу. Зато сочетается с ковриком у кровати. И в этом свете она наверняка выглядит как труп. Ивона рассматривает белье: разводы, какой-то орнамент, затем поднимает голову:
— Да?
— Правда, прости. Я действительно хотел тебя поблагодарить. За все, за все эти годы. За помощь. Даже за испанскую мушку. Я только хотел тебя увидеть.
— Увидел. — Голос упорно сопротивляется странной слабости, охватившей ее.
— Да. Держись. Уйдет. Сейчас уйдет.
— Держись.
— Да.
И тогда эта слабость превращается в отчаянный крик:
— Почему? Почему не я? Почему она?
Боже, ну зачем она об этом спросила? Ивона закрывает глаза. Нет, пусть он не отвечает. Но до нее доносится ответ:
— Потому что я ее люблю. Теперь ее очередь.
— Спасибо тебе, — говорит она тихо.
— Не понимаю…
Он смотрит на нее, недоумевая. Ну что тут можно не понять?
— Спасибо тебе… Ты мог бы быть со мной нечестным. Спасибо, хотя мне было нелегко…
Томаш и этот его взгляд. Такой же, как двадцать лет назад. А сейчас он уйдет.
— Ты можешь остаться еще на минуту? — Ивоне хочется его задержать.
— С радостью. — Томаш несмело улыбается. — Если это будет тебе приятно.
— С радостью не может быть неприятно. — Ивона касается своих волос. Они утратили блеск. Она стала надевать косынку, чтобы было не очень заметно, в каком они состоянии. — Я ужасно выгляжу, правда?
— Нет. — У него такое выражение лица, словно он говорит искренне. — Ивонка?
— Да?
— Это очень важная для меня встреча. Я рад, что мы в конце концов смогли так поговорить.
— Как?
— Сердечно.
Сердечно. Что он вообразил? Это разве сердечно? Неужели он ничего не понял? Ивона вновь чувствует тяжесть в животе, неприятную, мешающую тяжесть. А что ей терять? Теперь нечего. Надо сказать ему. Пусть он ощутит боль, которую испытывала она.
— Сердечно? А ты знаешь, что я из-за тебя уехала?
— Из-за меня?
Он действительно удивлен.
— Да. И когда… утром… ну, понимаешь…
— Я очень хорошо помню…
— Да, из-за тебя… Только потом я узнала, что… — Ивона делает паузу, глубоко вздыхает и принимает решение, — беременна. — Она смотрит на Томаша, но не встречает его взгляда. — Томчик? Ты меня слышишь?
— Да.
— Я была беременна. От тебя. — Назад дороги нет.
— От меня?
В интонации Томаша звучит не удивление, а недоверие.
— От тебя, — твердо повторяет Ивона.
— Ивонка… прошу тебя… Ну зачем? Его голос звучит ласково и знакомо.
— Тебе не жаль? — Ивона ждет, что он… но что же он?
— Не знаю. Не верю. Ты бы мне сказала.
— Мне нужно было отправить тебе факс с сообщением о моей беременности?
— Перестань.
Он кажется грустным. Тогда Ивона делает последнюю попытку:
