— Откуда у тебя это?
Юлия с Розой удивленно смотрят на Бубу. Что за вопрос!
— Я спрашиваю, откуда у тебя это? — В голосе у Бубы звучит резкая нота.
И не хочется отвечать, да придется.
— Из компьютера. Нашего. Взгляни на дату. — Баська легким нажатием клавиши показывает свойства папки. — Пожалуйста. И весь тот день бедняга провел в сейме. Там, наверное, и заснял все это?
Сарказм ей не удается, на глаза снова наворачиваются слезы. А плакать больше нельзя, слезы обессиливают.
В повисшей тишине (да и что тут скажешь?) слова Бубы звучат особенно громко.
— Ах, как это приятно — наконец-то обнаружить подтверждение своих самых страшных подозрений, правда?
Басю наполняет хорошо известное с давних пор чувство: ей подсунули подмену, как тогда эту чертову куклу — в виде компенсации за несостоявшийся поход в пещеру. Вместо того чтобы помочь, они ее обвиняют.
Ее! Не его!
— Как ты можешь такое говорить? — кричит она.
— Да у тебя на лице написано: «Я была права!» Ты не ошиблась, Басенька! Ура! Поздравляю! И что же ты станешь со своей правдой делать? Ты ее уже проглотила целиком? И не проблевалась?
Розе делается плохо, она хочет выйти, такие сцены не для нее. Никогда она не видела Бубу такой. А Баська? С красными пятнами на щеках, небольшого росточка, она вдруг стала выше Бубы и даже Юлии, заполнила собой всю комнату. В тихом голосе Баси прорезается нечто особенное, и Роза опускается на диван и сидит как приклеенная.
— Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? Ты же никогда не переживала того, что довелось мне, и ты не имеешь права!
А эта соплюха Буба, что она творит?! Толкает Баську обратно на стул, нависает над ней и тоже кричит:
— Посиди спокойно хотя бы минуту! И заткнись, хорошо? Роза, сядь с другой стороны, пожалуйста! Напротив Баськи.
Роза словно в трансе (скорее бы все закончилось!) садится где велено. Юлия стоит неподвижно, в глазах у нее непонимание.
Буба протягивает руку к сахарнице (точнее, к бокалу с сахарным песком, из которого торчит серебряная ложечка, Юлия забрала ее из дома, это подарок крестной, была еще солонка и перечница в комплекте, но куда-то подевались) и машет ложечкой у них перед глазами:
— Что ты видишь?
К ложечке прилипло несколько крупинок сахарного песка.
— Скажи, что ты видишь?
— Ло… ложку! — заикается Роза и чувствует, что сейчас разревется.
Буба сильнее тебя, слушайся ее! — Точнее! Опиши!
— Я вижу серебряный предмет, ты это хотела узнать?
— Серебряный предмет… что еще! Баська, сидеть! — Буба, занятая Розой, замечает, что Бася хочет встать.
Бася как подкошенная падает обратно на стул.
Роза послушно уточняет:
— Серебряный предмет, продолговатый, с цветочками на ручке, книзу расширяется, получается вогнутый черпачок, в котором отражается окно, я и…
— А ты, Баська, что видишь?
— То же самое! — вскакивает Баська и, пригвожденная взглядом Бубы, садится снова.
— Присмотрись повнимательнее и опиши, что видишь. Я отстану, только присмотрись хорошенько.
— Я вижу серебряный предмет, — со злобной отчетливостью выговаривает Бася, — продолговатый, книзу расширяется, в выпуклой лопатке отражается часть комнаты и…
— Предмет один и тот же, так? Но Роза видит Розу, а ты видишь себя, это ведь не одно и то же? Роза видит цветочек на ручке, а ты нет. Потому что смотришь на ложку с другой стороны.
— Чего ты от нас хочешь?
— Ничего, — вздыхает Буба и кладет ложку в сахарницу. — Совершенно ничего.
Юлия ухватывает смысл, подходит к столу и объясняет:
— Это всего лишь ложка, ничего больше, а вы видите разные вещи. Стороны-то не совпадают. Вопрос в том, сама действительность меняется или только точка зрения?
— Отстань от меня! Оставь меня в покое, наконец! — Упав на колени перед Розой, Бася утыкается в ее юбку. Она плачет — никто ее не понимает.
— Отвяжись от нее, Буба. — Роза перебирает пушистые, пепельного цвета локоны Баси. (У жены изменщика были необыкновенные волосы, в такой цвет невозможно покраситься, никогда не получишь нужного оттенка, вот она и не красилась). — Отлипни от нее. У тебя своя правда, у нее своя. Каждый живет по-своему.
— Если уж ты дошла до того, что копируешь снимки, убедись сначала, что для тебя важнее — Петр или ваш брак. Вообще задумайся, чего ты хочешь? Порой жизнь оказывается совсем другой, чем нам кажется, — гнет свое Буба, — просто ты многого не замечаешь. Ложка — всегда ложка, необходимо всего лишь взглянуть со стороны, а не пялиться с одной точки. Вот и все, что я хотела тебе сказать.
Бася открывает глаза (ресницы слиплись от туши) и с надеждой глядит на Бубу:
— Думаешь, Петр ни при чем?
— Разница между нами в том, что я не делаю никаких выводов, а ты уже все заранее решила. Возможно, мы обе ошибаемся. Однако не поступай опрометчиво, не делай ничего под влиянием порыва.
Юлии удалось наконец вспомнить, что чайник полагается включать. На этот раз она несет кипяток и четыре большие чашки.
— Буба права, — говорит она. — На этот раз Буба права.
Бася по-детски вытирает тыльной стороной ладони глаза и нос.
— Я ничего не буду предпринимать, пока не проверю, обещаю. Спасибо, Буба, — выдавливает она из себя, — давайте попьем чаю — и за дело, а то Юлька без нас не справится. Простите меня. Я должна была вам это показать.
— Между прочим, я просила кофе, — бурчит Буба и садится за стол.
* * *
Я же знаю: это любовь на всю жизнь, надо просто выждать. Да, Себастьян возвращается к другой женщине, к той, которой он наверняка клялся когда-то перед алтарем, что будет с ней и в горе, и в радости. Его призывает долг. А любит он только меня, ведь я для него — все, он сам мне это сказал, и я чувствую, что так оно и есть. Мне надо бороться за него, я не могу иначе. И я борюсь: терпеливо, день за днем, ни на чем не настаиваю, не оказываю давления. Я всегда под рукой, если нужна ему, и не сопротивляюсь, когда он возвращается туда, в свой нелюбимый дом.
Бася удивляется мне… Чья бы корова мычала! Сама не знает, где шляется муж! А ведь она Петра любила, позволяла себя обнимать, ласкать, целовать… Только вот детей ему не родила. А сейчас? С глаз долой — из сердца вон. Муж для нее некая ненужная вещь, что-то вроде вазочки, подаренной старенькой тетушкой, выбросить вазочку жалко, и о ней вспоминают раз в год на именины, когда гости приносят много цветов. Тогда-то и вынимается стекляшка с антресолей, ой, вот ведь она, надо же, куда мы ее засунули. Вот такое у Баси отношение к мужу: торчи себе на антресолях, надо будет — достанем, только глаза не мозоль. И только когда случилась беда и вся ее уверенность пошла прахом, Бася вспомнила, что любит его. И она не в силах окружить Петра любовью, не то что я Себастьяна. Как она смеет судить меня? (А тем более его?) Кто знает, может быть, Себастьян для своей жены тоже что-то вроде вазочки, жена обещала любить его и не сдержала слова?
