Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
Толик угрюмо сопит, но меня уже не остановить:
– Новый год! Праздник, блин! Толик, опомнись! Год сменился всего лишь. Что в этом рядовом событии праздничного? Время идет, и это ни для кого не секрет. И год проходит, и времена года сменяются, и месяц, и день, и час. Что же мы не отмечаем? У человека может быть только несколько праздников в жизни. Это даже не его собственный день рождения. Потому что, рождаясь, мы ни фига не осознаем, в какое дерьмо вляпались и чем чревата эта лямка под названием жизнь! Праздник — это день рождения твоего ребенка, если он, конечно, желанный. Женитьба — тоже праздник, не важно счастливый брак вас ожидает или нет. На этот момент ты счастлив — значит, праздник. И праздник именно в этот день, а не через год или пять лет. А все эти высосанные из пальца дни радио или там день психически неуравновешенных людей. Это ни фига не праздник, а самый настоящий фальшак!
Толик тупо трет лоб. Не знаю, от мыслей его распирающих или от похмелья. Но видно, что он явно не согласен со мной.
– Толик, что ты молчишь? Неужели я ни грамма не прав?
– Скучный ты.
– Уж какой есть. А ты… ты веселый?
– Веселый, — с тоской в голосе отвечает Толян.
– Веселый?! Ну, тогда и я такой же веселый. Где-то глубоко-глубоко внутри я очень веселый. Просто никому это не видно.
– Это оттого, что ты пессимист, — делает вывод Толик.
– Нет. Я не пессимист.
– А кто же? Оптимист? С такими-то взглядами?
– Оптимист — это значит мистика, сиречь тайна оптом. А я тайн не люблю, я реалист, Анатолий. Махровый, в меру циничный реалист. Хотя чего это я тебе втираю? Мой внутренний мир тебе так же интересен, как унитазу содержимое моего кишечника.
Анатолий напряженно молчит.
– Зря ты так, — грустно замечает он после длинной паузы. — Жизнь для того и нужна, чтобы радоваться. Я всегда с семьей отмечаю этот праздник.
– Поэтому ты ко мне за сотней пришел, чтобы с семьей отметить?
– Серег, ты меня знаешь! Я если сказал полечиться — значит, полечиться.
– Да знаю я тебя. В том-то и дело.
Мы закуриваем. Толян чему-то улыбается.
– Чего лыбишься? — интересуюсь я.
– Прошлый Новый год вспомнил, — отвечает он.
– Странное понятие «прошлый Новый год», не правда ли?
– Чего?
– Не обращай внимания. Напряженная работа мысли. Так чего вспомнил?
– А-а. Мы с женой всегда на праздники новогодние… или, если ты так хочешь, не на праздники, а на выходные новогодние ходим в цирк. Я, Жанка и Данила. Вот. А я закружился тогда. Калым был шикарный. Ну и переборщил малость с Новым годом. Нам в цирк в этот идти, а я, блин, никакой. Голова вот такая… — Анатолий для наглядности руками изображает огромную голову. — Прошу у своей похмелиться. «Будь ты, — говорю, — человеком хоть раз в жизни! Налей пятьдесят грамм». Ну, ты ее знаешь. Скорее бензопилу «Дружбу» до слез довести можно, чем Жанку разжалобить.
– Знаю я твою Жанку, — соглашаюсь я, наливая ему и себе еще чая.
– Ну вот. А у меня было заныкано везде. Я в ванной из горлышка хлебнул. Чую, вроде отпустило. Но как в цирке я буду, еще не пойму. Вдруг отходняк накроет? Надо, думаю, с собой брать. А как? Из пузыря там лакать при жене? Я беру сок (у нас в холодильнике был литровый), шприц и опять в ванной закрываюсь. Отцедил я этот сок половину, а на его место водки тем же шприцем натолкал.
– Типа, коктейль замастырил.
– Ну да. Собираемся, значит. Я два сока беру. Жанка меня спрашивает: зачем два? Хватит, мол, одного. «Не, — говорю, — не хватит ни хера. Я пить хочу сильно». Пришли в цирк. Я первым делом сок свой открываю и сижу жизнью наслаждаюсь. Какие там звери были или клоуны, меня уже не интересовало. Я сок пью и на девок смотрю. Тут Данилка пить захотел. Жена у меня из рук тянет коробку с соком. «Дай, — говорит, — ребенку попить». «Бери вон в пакете другой сок, открывайте и пейте, а этот не отдам». «Ты ж не выпьешь!» — Жанка мне. «Выпью!» — говорю и тяну к себе свое месиво. Короче, отстоял свой коктейль и в доказательство, что у меня сильная жажда, неслабо так прикладываюсь. А тут захотелось мне поссать — аж в ушах булькает. Еле дождался антракта — и в сортир. Супруга мне говорит: «Ты бы сок свой оставил. Зачем он тебе там?» «Не могу, — говорю, — вдруг пить захочу». Побежал я нужду справлять. Там, пока суть да дело, очередь в писсуар, покурил — уже звонок на второй тайм. Я обратно чешу. Сажусь на место и своей говорю: «Чуть не обоссался, бля. Очередь некислая была». А она мне: «Хам, что вам от меня надо?» «Ты чё, — спрашиваю, — охренела, блин?» Тут мужик подходит и нагло просит меня убраться отсюда подобру-поздорову. Глянул, мать твою! Это не Жанка! Местом я ошибся. Слава богу, обошлось без мордобоя! Пошел половину свою разыскивать. Хожу, как дятел. И ни фига не нахожу своего семейства. Реально! Тыкался, тыкался. Не знаю, сколько бы я еще с этим соком таскался, если бы Жанка сама меня не нашла. Ну, сел я и на радостях, что супругу свою драгоценную разыскал, шандарахнул все, что в коробке с соком было. Прикинь, пол-литра, без закуси, на старые дрожжи. Чувствую — повело меня конкретно. Представление закончилось. Мне подниматься, а я никакой. «Вставай, — Жанка мне в ухо орет, — пошли домой. Толя, ты уснул, что ли?» Я встать с кресла пытаюсь. А меня штормит… мама дорогая! Тут еще Жанка заверещала: «Ты пьян! Как ты мог?» «Ты что? — говорю. — Дура! Какой пьяный? Мне плохо». Не удержал я равновесия и через ряд вниз полетел. Как дома оказался… ничего не помню. Жанка после этого со мной две недели не разговаривала, в аккурат до получки.
– Да, поучительная история, — смеясь, говорю я ему. — Это иллюстрация к празднику твоему. Офигительно! Ради этого тупизма стоит вырубить пару елок.
Анатолий сидит еще недолго, дожидается третьего стакана чая, выпивает его и уходит. Я остаюсь один. Впрочем, как и всегда. Я чувствую себя одиноким в любой толпе. Только тогда, когда человек наедине с собой или одинок, он может быть самим собой.
Я выкуриваю сигарету и беру в руки томик Шопенгауэра. Идеолог пессимизма более всего откликается на мои мысли. Меня роднит с ним ощущение духовного одиночества.
«Каждый человек имеет в другом зеркало, в котором он может ясно разглядеть свои собственные пороки, недостатки и всякого рода дурные стороны; но мы большей частью поступаем при этом, как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку», — читаю я у философа. Какая глубокая и правильная мысль. Каким-то мистическим образом все это перекликается со мной. Именно зеркало в другом.
Мои размышления касаются моих снов. Вот оно, зеркало в другом. Мое паралельно существующее московское отражение во сне, или прообраз (если правомочно такое определение), — глупо и скудоумно. Разве может человек скучать? Я говорю о ЧЕЛОВЕКЕ, а не о скотине. О человеке мыслящем! Да плевал я на всю эту скуку и депрессию! Я упиваюсь депрессией! Мне она по кайфу. В эти моменты я могу, отрешившись от всего, размышлять. Они там все зажрались от перманентного расколбаса. От того и скука. Чем больше у человека проблем, тем четче он может сформулировать свои желания. Тем они реальнее и правильнее. Ему не надо звезд с неба. Достаточно того, что бы он чувствовал себя достойно! А чем меньше забот, чем выше требования к жизни, тем меньше требования к себе. Я не хочу быть таким же пустым, не хочу быть успешным, чтобы не быть на вас похожим. Лучше сдохнуть человеком в любом убогом Урюпинске, чем стремиться туда, где царит лицемерие, цинизм и презрение, а не жалость к себе подобным! От пресыщения наступает отрыжка и тяжесть в животе. Тогда и возникают тоска, скука и, как следствие, глобальное отупение. Это вовсе не означает, что работяга на порядок умнее олигарха. Планка у каждого на разной высоте. Кому-то, как, например, Владу, достаточно украсть у сторожа одеколон для похмелки, и он счастлив. Вполне. Здесь его планка и начальный уровень тупизма. Тоски нет. Есть нежелание видеть тупые, бездуховные лица вокруг.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 67
