– Я не люблю танцевать, – сказала Ив, будто прочитав его мысли. – Мой муж сумел отбить мне всю охоту.
– Честно говоря, я никогда не танцевал, – признался Эдуард. Что ещё он успел рассказать ей сегодня? Про своё разбитое сердце, про стихи, про то, что он неуклюжий и неловкий… Ив снова ему улыбнулась; отчего-то Эдуард подумал, что на самом деле она улыбается очень редко, просто сегодня такой день.
– Думаю, ещё будет возможность, – сказала она.
– Хотелось бы…, – Эдуард представил, как, одетый в белый парадный мундир, будет танцевать в сияющем зале, держа в объятиях партнёршу – да, это было бы очень неплохо. А партнёршей вполне могла стать и Ив – ей пришлось бы к лицу голубое бальное платье и россыпь бриллиантов по шее и груди. И они скользили бы по паркету, и звучала бы удивительно красивая музыка, и все бы сказали: прекрасная пара…
Он замечтался так, что прослушал слова Ив и очнулся только когда она тронула его за руку.
– Задумался?
– А… прости, – Эдуард потёр висок и повторил: – Прости. Замечтался. Представил, как можно было бы потанцевать.
– Романтично, – сказала Ив, – и вообще вечер замечательный, но мне пора.
Эдуард расплатился по счёту, и они вышли на улицу. Была яркая звёздная ночь, подморозило, и мостовую покрыл ледок; чтобы не упасть, Ив взяла Эдуарда под руку, а тот думал только об одном: что ноги рвутся повыписывать вензеля, и надо как-то не шлёпнуться. Он в красках представил себе майора Террана на завтрашнем построении – тот, не щадя лексики, рассуждал о делах воспитуемых.
«И что же ты, Газоян, напился, как свинья?»
«Так точно, напился», – отвечал Эдуард, глядя в пустоту.
«А потом пошёл провожать бабу?»
«Никак нет, господин майор, барышню». Терран ткнул его стеком в грудь.
«Даже так! Барышню! Слышите, вы, выкидыши природы, – обратился он к строю, – он пошёл с барышней. И что потом, Газоян?»
«Было скользко, господин майор, и я упал», – сказал Эдуард, желая провалиться куда-нибудь на экватор.
«Упал! Он упал! И уронил честь Гвардии, ибо что?»
«Гвардеец падает только мёртвым!» – рявкнули сорок глоток курса, и Эдуарду захотелось плакать.
– Всё в порядке? – спросила Ив.
Сергей завозился в кровати и перевернулся к Лене. До этого он демонстративно храпел, а теперь смотрел сердито и обиженно.
– Лён, два часа ночи. Я спать хочу вообще-то.
– Спи, – Лена улыбнулась и попыталась его поцеловать, но он отстранился. Ну да, Сергей не любил спать при свете, и даже слабенький ночник с Лениной стороны кровати его раздражал и лишал покоя.
– Ленка, блин! Ты с этой макулатурой весь вечер возишься! – брезгливо фыркнул он, будто Лена возилась в мусорном ящике.
– Серёж, это не макулатура, а черновики Божанского, – заметила она. – И между прочим, я ему многим обязана. И между прочим, если я всё разберу и подготовлю к печати, то издательство мне заплатит. И между прочим, немало.
О том, что они уже два месяца живут за счёт её зарплаты в «А-принте», Лена предпочла промолчать: не стоит наступать на больную мозоль, да к тому же тогда и скандала до утра не избежать. Сергей был отличным парнем, но поиски работы его успели измотать, и потому малейшей искры было достаточно для того, чтобы прозвучал взрыв.
– Ладно, – сказала Лена и улыбнулась так ласково, как только могла. – Спим.
Она отложила листки на тумбочку, щёлкнула кнопкой ночника и снова потянулась к Сергею – и на сей раз он не отстранился от поцелуя.
* * *
Артур Андреевич Божанский был легендой литературы. С семидесятых его читали все, и это не было журналистской метафорой: в романах и повестях Божанского был и лихо закрученный сюжет, и правильный русский язык, и искромётный юмор, и проблемы, действительно волновавшие каждого. «Материк Альбы» получил несколько престижных премий в области детской литературы, и был включён в школьную программу, «Арфу под яблоней» несколько раз экранизировали и у нас и на Западе, причём фильм принёс создателям «Оскара», а «Мальчик и рай» был любимой книгой Лены Княжичевой: на двенадцать лет мама подарила ей этот роман о Корчаке, и Лена пережила подлинный эмоциональный прорыв: её словно вынули из кокона, и она, посмотрев вокруг обновлённым зрением, увидела и жизнь, и любовь, и одиночество, и творение, и жертву.
С двенадцати она начала писать сама – рассказы, стихи, какие-то бытописательские заметки, писала почти постоянно' это было для неё сродни дыханию. Отец, глядя на кипу бумаг и тетрадей на столе, скептически ухмылялся: дескать, незачем тратить время на писанину, поучилась бы лучше стряпать да шить, а вот мама была не столь прямолинейна и отвела дочь в детскую библиотеку, где располагался литературный кружок. И если «Мальчик и рай» пробудил её ото сна, то занятия в кружке дали направление и отточили мастерство: статьи Лены стали появляться в детских газетах и журналах, а когда ей исполнилось семнадцать, то рассказ «Крестоносцы» опубликовали в «Юности», и судьба Лены была прописана окончательно: в литературу и только туда!
Однако, закончив Литинститут, она с удивлением обнаружила, что рынок перенасыщен молодыми и талантливыми, стать постоянным автором толстых журналов примерно так же легко, как слетать в космос на пинке, а в издательствах к ней относятся не слишком благосклонно. Писать с псевдоэлитной заумью ни о чём она не умела, кропать погонные метры текста про драконов и баронов на потребу массовой незатейливой публике не хотела, а кушать было надо – так Лена оказалась на должности корректора в «А-Принте», где тратила зрение на вычитку рукописей, а силы души – на язвительность по поводу хлыщеватых авторов, которым романы-опупеи про драконов и баронов приносили многотысячные тиражи и многотысячные же гонорары. Чем бы всё закончилось, предсказать нетрудно: Лена бы превратилась в ворчливую и всем недовольную старую деву, однако её судьба снова сделала поворот.
В «А-Принт» пришёл Божанский.
Раньше он сотрудничал с крупнейшим российским издательством «Книгомир», но отчего-то не поладил с новым владельцем – вероятнее всего, из-за гонораров и прав, пресса смущённо именовала разрыв Божанского и издательства «конфликтом интересов»; как бы то ни было, но в один прекрасный день Божанский – огромный, седой, громогласный – возник на пороге «А-Принта» и поинтересовался с места в карьер:
– А можно у вас роман напечатать?
Говорят, генерального от счастья едва не приобнял брат Кондрат – конечно, не каждый день среднее издательство вытягивает такой билет, как сам Артур Божанский. Живой классик получил все мыслимые и немыслимые условия договора – издание полного собрания в нескольких видах, подарочные варианты, избранное, и в качестве бонуса – ежеквартальный журнал под патронажем легенды. Именно туда, дрожа и робея, Лена отнесла свою повесть «Чудотворная».
И повесть Божанскому очень понравилась. Настолько, что карьера Лены сделала рывок из корректорской в отдел развития: редактор счёл, что перспективному автору престижного журнала негоже ломать глаза над чужой графоманией, и Лена стала менеджером по продвижению, начала носить чёрные юбки-карандаши и лодочки на высоченных каблуках, и хотя иной раз сама не могла объяснить, чем занимается, но её деятельность была намного ближе к литературе, чем раньше. Божанский здоровался с ней в коридорах, несколько раз они вместе обедали, и очередной рассказ Лены вышел в «Яблочной Арфе» в разделе «Постоянные авторы».
