Книга Русские не придут - Александр Кабаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
И не сказать ведь, что я так страдаю за народ, как наши самодельные социалисты и барышни, считающие народом ломовых извозчиков. Ни в какое равенство ни на земле, ни даже на небесах я не верю, понимаю, что никогда не смогут все жить одинаково, пусть хотя бы только одинаково сытно и удобно. И почему такие глупости еще со времен Сен-Симона и прочих выдумщиков занимают умы вроде бы серьезных людей, не возьму в толк… Так что я не социалистического рая жажду, а просто боюсь! Как боялся бы, если б оказался рядом с бомбой, а какие-нибудь глупые дети развели бы вокруг этой бомбы костер. Именно с бомбой играют те, кто адресуется к «страдальцу народу» и сулит ему счастье «социальной революции».
Мне кажется, что безнадежность нашего положения в войне понятна любому, а в газетах все обещают победу к следующей зиме. Они идиоты или заведомые лгуны?
Не лучше и в тылу, где жизнь меряется не пулей, а рублем. Что воровство цветет махровым цветом, так этим нас не удивишь. Скажу более: не знаю, что здесь следствие, а что причина, но воровство и процветание у нас одно без другого не бывают. Так что не воровство пугает, а то, что воровать уж не из чего. Построился давно известный порочный круг: деньги дешевеют, а все прочее дорожает, денег не хватает, казна печатает, и от этого деньги еще больше дешевеют. Как выйти из этого круга, никто не знает, и я, понятное дело, не знаю. Покойный Петр Аркадьевич Столыпин, вечная ему память, мог бы найти путь, так ведь у нас такие, как он, в живых не задерживаются, зато какой-нибудь Милюков или, того пуще, Керенский всегда требуются, чтобы рацеи читать и призывать «к добру и свету» озверевшего от всего происходящего обывателя. Доставка по железным дорогам совершенно нарушена, а без нее в такой громадной стране никакая деятельность невозможна, без промышленной же деятельности не поможет никакой урожай, будь он даже самый удачный – где городской рабочий денег возьмет на хлеб, если завод встанет?
И все остальное так же. Положение Церкви ужасное, и сделала таким его сама Церковь, прости меня, Господи. Вместо утешения и призыва к смирению одно твердят – «победы на супротивныя даруй». Какой победы? Ну-с, конечно, и вольномыслящие наши властители умов стараются, выставляют Веру предрассудком, а всех священников лицемерами и нахлебниками. И за это будет расплата…
Об искусствах наших и творцах не стану писать, уже писал выше, о них писать – только нервы испытывать. Декаданс значит по-русски упадок, вот и весь о них сказ.
Говоря короче, кругом такое безнадежное положение, что, хоть сколько угодно зарекайся, непременно возвращаешься к собственным обстоятельствам. Государство погибнет, это горько. Но от этого не меньше, а может быть, и больше горько, что и близкие погибнут.
И китайские собачки замерзнут, голодные, под каким-нибудь уличным забором.
Даже себе стыдно признаться, за кого молюсь – за него, от кого она зависит. Хотя бы он устоял и ее спас…
В газетах небывало много объявлений о смертях. И не одни только вольноопределяющиеся и прапорщики, «геройски» и «с честию и отвагой», а обычные старики, средних лет и даже молодые люди – «от тяжкого недуга», «внезапно» и вплоть до «во благовремении». То ли отчаяние, подобное моему, то ли ослабнувшие морозы подбирают за собой людей.
И все к себе прикладываю.
Слабый я человек.
С продовольствием дела обстоят все хуже, а в Петрограде, судя по газетам и слухам, еще хуже. Особенная нехватка хлеба, а ведь это для большой части российского населения главная еда.
В банке все идет своим чередом. М-ин сам принял решение: с отправкой наличности погодить до весны или даже лета, когда, есть надежда, положение в войне изменится в ту или в другую сторону, но во всяком случае могут стать более проезжими железнодорожные сообщения. Мы, высшие служащие, с М-иным не спорили, потому что никто ничего не имел сказать определенного.
Любопытное явление: на улицах появилось много, гораздо больше прежнего, автомобилей. Откуда они взялись в нищающей на глазах Москве? В легковых теперь ездят, пренебрегая извозчиками, военного времени скорые богачи и чиновники не разберешь какого ведомства – все в шинелях, фуражках с кокардами и в кожаных крагах. А на грузовых площадках стоят какие-то молодые люди и барышни, на вид студенты или мелкие служащие. Лица у них серьезные, на прохожих и коляски смотрят сверху презрительно. Некоторые везут свернутые флаги на высоких палках, и это, могу ручаться, не трехцветные государственные полотнища, а памятные с пятого года кумачи. Городовые и полицейские на перекрестках смотрят в сторону…
Сегодня с утра говорил с благоверной. Попытался мирно и рассудительно объяснить будущую опасность, предложил после Пасхи уехать ей с горничной и собаками на все лето в Крым, в давно знакомую Аутку, снять там дачу, чтобы переждать худшее, если возможно еще худшее. На плату за дачу и на прожитие там лета я наскрести, надеюсь, смогу. Она глядела с холодным недоверием, однако в конце моей настойчивой речи коротко обещала подумать. Когда же я надевал в прихожей калоши, чтобы идти на станцию к поезду, вышла и решительно объявила, что в Крым не поедет. Впрочем, добавила «пока».
День прошёл тяжело. Она телефонировала из дому приятельницы мне в банк и прямо спросила, не смогу ли я – сказала «не захочу ли» – приехать завтра в давно знакомые нам по прежним свиданиям номера на Покровке. Место это тихое и, если соблюдать осторожность при входе, безопасное в рассуждении встречи знакомых.
Но я был принужден отказаться, потому что занят в последние недели по горло, и все служащие, в первую голову начальники департаментов и сам М-ин, сидят в присутствии без выходных и праздников.
Без сомнения, она оскорбилась. Отказ последовал её первой, кажется, во все наши годы просьбе! Тихим голосом она попрощалась и дала отбой.
А мне весь день стыдно, отвратителен себе так, что самым настоящим образом тошнит, тянет пустота под грудиной. Кругом получаюсь я негодяй, и перед нею, и перед женой, и даже Матвею, дворнику, в лицо смотреть, когда он мне калитку вечером отпирал, было стыдно. Чего ж оставалось ждать? Натурально, забрал из буфетной к себе в кабинет графинчик, да вот уже и приканчиваю его под яблоко и папиросы.
Вот есть Чехова рассказ «Дама с собачкой». Там некто Гуров, тоже университетский из простых, страдает от похожих обстоятельств, но остается жив, только грустен очень. И все там неправда! Хотя многое точно схвачено, и даже знакомство любовников происходит, как и у нас было, в Ялте. Но все не то… И про собачку, между прочего, ни единого, почитай, слова нет, кроме как в названии.
Мне же положительно не стоит жить. Все хорошее, что было, сам погубил, а теперь уж от жизни хорошего ждать не приходится.
Что ж тут напишешь? Началось. В Петрограде были беспорядки, по хлебным очередям стреляли, а кто стрелял, неизвестно. Кажется, объявлено о сборе чрезвычайного совещания для организации продовольствия Петрограда, но и это точно неизвестно, потому что ни петроградских газет нет, ни московских. Остановились трамваи, телефонная станция молчит. Остались одни только слухи.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Русские не придут - Александр Кабаков», после закрытия браузера.