— Послушайте, — сказала она, наблюдая, как Люси в четвертый раз раздевает куклу, — я буду с вами откровенна. Я не знаю вашей семейной жизни. Не знаю, как она у вас устроена, потому что у каждой супружеской пары собственный стиль отношений, описание которого занимает от трех до пятисот страниц. Но я могу сказать вам две вещи. Во-первых, я не в состоянии давать вам советы, потому что никогда не жила с мужчиной. Во-вторых, мне не нравится ваша жена, и, если вы с ней расстанетесь, меня это нисколько не огорчит.
Легран вернул Люси туфельку, позаимствованную у куклы, и закурил сигарету. Он терпеливо слушал Клер, полный решимости довести игру до конца. Клер, в свою очередь, заметно скисла. Она совсем не привыкла к такому обилию сырых овощей и чувствовала, что у нее в желудке начинает твориться что-то зловещее, и это отнюдь не поднимало настроения.
— И как вы собираетесь жить, если ее бросите? — спросила она.
— Один. Я даже квартиру уже нашел, рядом с издательством. И заодно выяснил, что ставить мне туда практически нечего. Похоже, все наше имущество принадлежит ей. Я иногда хожу туда по вечерам. Сижу на диване с таким чувством, будто я в зале ожидания на вокзале.
— Знаете, жить одному тоже надо учиться. Это целое искусство, — добавила Клер, вдруг став серьезной. — Все-таки один совет я вам дам: вечером, когда приходите домой, никогда не забывайте, что это вы — хозяин, даже если кроме вас в квартире никого нет. Не позволяйте тишине сломить вас. И часам одиночества, и собственному отражению в зеркале. Вы должны помнить, что вы всем этим командуете, вот что самое главное. Это вопрос дисциплины. Думаете, с женой все безнадежно?
— Разумеется, — устало ответил он.
— Значит, встретите кого-нибудь еще. Вы неплохой человек. Немножко зажатый, пожалуй, немножко нервный…
— Сама мысль о том, что все придется начать с нуля, меня угнетает. Назначать свидания, сомневаться, придет или не придет… И потом, молодые женщины хотят иметь детей.
— А у вас есть дети?
— Они уже взрослые.
— Ну и что? — нетерпеливо отмахнулась Клер.
Легран не скрывал разочарования. Он ждал от своей корректорши совсем другого. Куда сегодня подевались ее язвительность и живость ума?
— А у вас-то как дела? С личной жизнью, я имею в виду. Если это не слишком нескромно…
— Я по-прежнему с Дитрихом. Мне с ним хорошо. Еще у меня есть один друг, мой сосед, он мне очень нравится, но это долгая история. Он человек таинственный и мало рассказывает о себе. — Она увидела улыбку Ишиды — одну улыбку, как у Чеширского Кота, широкую и открытую. — Знаете, — продолжила она, — мы часто переоцениваем молчаливых людей. Додумываем за них и заполняем пустоты в разговоре по своему усмотрению. Я уже несколько раз убеждалась, что за молчанием некоторых людей не стоит ничего, что это просто трюк, уловка или поза. Почему-то никому не приходит в голову, что если человек ничего не говорит, то это означает, что ему просто нечего сказать. Не знаю, зачем я вам это говорю. Неужели это… Не может быть… Что-то мне нехорошо…
Легран испугался. Клер вдруг побелела. Пальцами она нервно катала хлебные шарики и укладывала их на лезвие ножа. Легран насчитал девять штук.
— Извините, я сейчас, — сказала она и отодвинула стул.
Клер и в самом деле чувствовала себя ужасно. Помидоры, фенхель и яблоки устроили у нее в животе автородео. И ей показалось, что в дальнем конце террасы она увидела, о кошмар, Жан-Батиста. У нее закружилась голова, к горлу подступила тошнота, тело покрылось холодным потом. Через зал ресторана она шла, как начинающий конькобежец, впервые ступивший на скользкий лед. В туалете она наклонилась над раковиной, и ее вырвало непереваренными овощами. Странно, но в этот миг она подумала о Люси и о том, что оставила ее одну с Леграном — более нелепой компании невозможно себе вообразить. Открылась дверь, и в туалет вошла женщина, сморщившаяся от запаха блевотины.
— Извините, пожалуйста, — пробормотала Клер, вытирая рот бумажным полотенцем.
— That’s OK, — бросила женщина и заперлась в кабинке.
Клер слышала, как она отматывает метры туалетной бумаги, потом раздалось шуршание ткани. Она смотрела на себя в зеркало — бледная, губ не видно, глаза красные. Она подышала себе в ладонь и принюхалась — пахнет ли рвотой. Пахло.
— Дерьмо, — шептала она, открывая дверь. — Дерьмо, дерьмо, дерьмо.
Она проковыляла на террасу. Легран и Люси смотрели на нее словно завороженные. Наверное, так должна выглядеть жертва кораблекрушения, только что пережившая на своей доске яростный шторм.
— Наверное, в салате что-то попалось… — пролепетала она.
— Но это безобразие! — возмутился Легран и окликнул официанта: — Позовите сюда месье Малларме!
От резкого тона Леграна Люси и Клер обе одинаково застыли, но по разным причинам: Люси — потому что все без исключения дети не выносят скандалов, Клер — потому что испугалась, что на них обратят внимание с определенного столика.
— Мне очень жаль, месье Легран, но его сегодня нет, — тихо сказал расстроенный официант. — У вас какая-то проблема?
— У меня возникли серьезные сомнения относительно свежести ваших салатов, — заявил Легран.
— Я непременно передам ваш комментарий месье Малларме, — ответил официант, почуявший в словах Леграна легкую неуверенность.
— Я сам ему все скажу. Принесите кофе. И счет, пожалуйста.
Он склонился к Клер и накрыл ее руку своей ладонью. Клер чувствовала себя опустошенной. Она даже не отреагировала в ответ на возмутительное посягательство Леграна на часть ее тела. Не отрывая взгляда от Люси, она пыталась поймать в поле зрения столик Жан-Батиста, но это ей не удавалось. Тогда она резко повернула голову и увидела, как Жан-Батист — это точно был он — встает из-за стола. В долю секунды она отметила, что на нем ослепительной белизны брюки и сорочка в полоску — одна из тех, что он заказывал для себя в Лондоне. Он был великолепен. Сволочь. Клер опустила глаза, но было слишком поздно. Их взгляды встретились, и столкновение стало неизбежным.
— Здравствуй, Клер.
Он уже пожимал руку Леграну. Она подняла голову, стараясь придать лицу выражение человека, которого не рвало только что в туалете и который не сходил с ума от любви к этому мужчине. Результат вышел не больно-то впечатляющий. Легран, Люси и Клер сидели не шевелясь, словно позировали фотографу. Рядом с Жан-Батистом стояла пожилая дама, наверное, его мать, о которой он всегда отзывался с большим почтением. Он не стал представлять ее. Пока длился их роман, Клер не раз и не два имела возможность убедиться, что его понимание социальных отношений грешит поразительной нелогичностью. Несмотря на все усилия освоить правила этой игры — запутанные, загадочные и постоянно меняющиеся, — она неизбежно попадала впросак. Жан-Батист первым прервал молчание, обратившись к Леграну, которого знал по профессиональным кругам:
— Прочитал последнего Жака Планка. Браво! Очень недурно.
