В этой темноте я увидел лишь четыре лапы Ватанабэ Нобору. Четыре лапы умеренно коричневого цвета с мягкими, словно резина, подушечками на подошвах. Эти лапы бесшумно ступали где-то по земле.
Где-то по земле?
Но где, я не знал.
Тебе не кажется, что в твоей голове есть слепая зона? — тихонько сказала женщина.
Когда я открыл глаза, то оказался в одиночестве. На соседнем шезлонге, вплотную придвинутом к моему, девчонки не было. Полотенце, сигареты и журнал лежали, где и прежде, а стакан с колой и магнитофон исчезли.
Солнце стало клониться к западу, и тени от сосновых веток закрыли меня до самых лодыжек. Стрелки часов показывали 15.40. Я несколько раз покачал головой, словно потряс пустой банкой, встал с шезлонга и огляделся по сторонам. Картина, окружавшая меня, была точно такой же, как и в самом начале. Широкая лужайка, пересохший пруд, забор, каменная птица, золотарник, телевизионная антенна. Кота нет. И девчонки тоже.
Я присел в тени и, поглаживая ладонью зеленую траву, посмотрел на кошачью тропинку, ожидая возвращения девчонки. Однако прошло минут десять, но ни кот, ни девчонка не появились. Вокруг не было даже признака какого-либо движения. Я не мог толком сообразить, что мне делать. Такое чувство, что за время сна я ужасно постарел.
Я еще раз встал и посмотрел в сторону дома. Однако и там не было никаких признаков жизни. Лишь стекла окон ярко блестели в лучах западного солнца. Ничего не оставалось, как пересечь сад, вылезти в проход и вернуться домой. Пусть я не нашел кота, зато сделал все, что мог.
Вернувшись домой, я снял высохшее белье и сделал приготовления для простенького ужина. Затем уселся на полу в гостиной, облокотился о стену и стал читать вечернюю газету. В половине шестого телефон прозвенел двенадцать раз, но я не стал снимать трубку. Даже когда звонок смолк, его эхо еще плыло, словно пыль, в вечерних сумерках, наполнявших комнату. Казалось, что часы над телевизором бьют по висящей в воздухе прозрачной плите твердыми кончиками ногтей. Этот мир, словно заводной механизм, подумал я. Раз в день прилетает заводная птица и поворачивает его пружину. И в этом мире только я старею и взращиваю в себе смерть вроде мячика. Даже когда я крепко сплю между Сатурном и Ураном, заводная птица выполняет свою работу.
Я вдруг подумал: а что, если сочинить стихотворение про заводную птицу? Но сколько бы я ни думал, первая строчка на ум не приходила. Да и вряд ли старшеклассницы с удовольствием будут читать стихи про заводную птицу. Они ведь даже не знают о ее существовании.
Жена вернулась домой в половине восьмого.
— Извини. Пришлось задержаться, — сказала она. — Никак не могла найти документы об уплате за курсы одного ученика. Девушка, которая у нас подрабатывает, делает все абы как, а мне за все отвечать.
— Да ладно, — сказал я.
А затем пошел на кухню, приготовил жареную рыбу, салат и суп-мисо. Все это время жена читала на кухне вечернюю газету.
— Слушай, а тебя дома не было в половине шестого? — спросила жена. — Я звонила домой, хотела сказать, что немного задержусь.
— Масло закончилось, и я ходил в магазин, — соврал я.
— А в банк сходил?
— Конечно, — ответил я.
— А кот?
— Не нашел.
— Ясно, — сказала жена.
Когда после ужина я вышел из ванной, то увидел, что в темной гостиной без света сидит жена. Она свернулась в клубочек и в темноте в своей серой рубашке напоминала забытый багаж. Мне стало очень ее жаль. Ее просто оставили не в том месте. Будь это другое место, она, вероятно, была бы счастливее.
Я вытер волосы полотенцем и сел на диван напротив нее.
— Что случилось? — спросил я.
— Наверное, кот уже умер, — сказала жена.
— Да нет, — сказал я. — Наверное, где-нибудь развлекается. Проголодается и вернется. Помнишь, как-то раз такое уже было. Когда мы жили в Коэндзи…
— На этот раз все по-другому. Я знаю. Кот сдох и разлагается где-то в траве. Ты искал в саду пустого дома?
— Слушай, ну ты даешь. Даже если это и пустой дом, он все-таки чужой. Не могу же я без спросу туда залезть.
— Ты его убил, — сказала жена.
Я вздохнул и еще раз вытер волосы полотенцем.
— Ты убил его своим отношением, — повторила жена из темноты.
— Что-то я не пойму, — сказал я. — Кот пропал сам по себе. Я тут ни при чем. Ты же и сама это понимаешь.
— Ты его не особенно любил.
— Может, и так, — признался я. — По крайней мере, уж точно не так, как ты. Однако не издевался над ним и каждый день кормил как положено. Я его кормил. Как можно говорить, что я его убил, просто потому, что не особенно его любил? Тогда выходит, что большую часть людей на свете тоже я убил.
— Вот такой ты человек, — сказала жена. — Всегда, всегда одно и то же. Ты столько всего уничтожаешь, даже не испачкав рук.
Я хотел что-то ответить, но, увидев, что она плачет, передумал. Затем бросил полотенце в корзину для белья в ванной, пошел на кухню, достал пива из холодильника и выпил. Дурацкий день. Дурацкий день в дурацком месяце дурацкого года.
Ватанабэ Нобору, где ты? — подумал я. Неужто заводная птица не завела твою пружину?
Получилось что-то вроде стихов.
Ватанабэ Нобору,
Где ты?
Неужто заводная птица
Не завела твою пружину?
Когда я выпил полбанки пива, зазвонил телефон.
— Подойдешь? — спросил я, обернувшись в темноту гостиной.
— Нет. Сам подойди, — сказала жена.
— Не хочу, — сказал я.
Мы не снимали трубку, а телефон продолжал звонить. Телефонный звонок перемешал пыль, висящую в темноте. Ни я, ни жена не произнесли ни слова. Я пил пиво, жена беззвучно плакала. Я досчитал до двадцатого звонка, потом бросил. А телефон продолжал звонить. Но не могу же я считать звонки до бесконечности.