Уже в первые дни Фледа сознавала, что, исключая вопрос о том, чтобы сообщить Оуэну, где она, было бы добрым делом подать ему какой-то знак: нехорошо, некрасиво отступаться от такой малой дани милосердию потому, что миссис Герет навесила на него дребезжащий колокольчик. Откровенный разговор с Оуэном слегка ее компрометировал, но ей следовало послать ему слова ободрения. Непрестанно так рассуждая, она так же непрестанно откладывала исполнение: раз в ее планы входило сидеть тихо, как мышь, разговор по душам, подобный разговору в Риксе, вряд ли сослужил бы достойную службу ее идеалу. А потому, отдав со смущенной душой предпочтение практике перед теорией, она упускала день за днем, хотя она знала, что нет ничего важнее, как выиграть время. Остаться у отца навсегда нельзя; но у нее есть замужняя сестра, и она может вкусить от плодов ее брака. В семейном гнезде Мэгги имелась свободная комнатка. Укрывшись в этой каморке, она могла бы вернуться к занятиям живописью и, поощряемая благодарной ей Мэгги — а Мэгги, по меньшей мере, была ей благодарна, — попытаться завершить то, что начала. Она не брала в руки кисть со времени визита в Уотербат, где зрелище семейных малеваний заставило ее отнестись к себе весьма взыскательно. Пойнтон тем более оказался местом невозможным для такого рода деятельности; активные занятия искусством там процветать не могли: Пойнтон располагал лишь к буддистским медитациям. Его владелица не пятнала рук ни чернилами, ни акварельными красками. Рядом с уэст-кенсингтонским обиталищем Фледы находилась небольшая лавка, чей хозяин промышлял обрамлением и окантовкой картин, а заодно торговал тем, что нужно художнику. Иногда Фледа перед ней останавливалась — взглянуть на два-три робких опыта, помещенные в пыльных окнах на всеобщее обозрение, небольшие этюды, выставленные на продажу, а заодно и в предостережение молодой леди без средств и таланта. Одни такие молодые леди приносили их сюда с горя, другие такие молодые леди, столь же беспомощные, как она сама, по нескольку раз в день проходили мимо, чтобы посмотреть, не раскупили ли их изделия. Их не раскупали и не собирались раскупать; и все же они свидетельствовали о неких несомненных достижениях, какими не могли похвастать другие молодые леди. В порядке назидания для себя Фледа считала необходимым при случае извлечь из их опыта полезный урок; к тому же, когда она теперь выходила из дому, нужно было найти для прогулки повод. Единственным поводом были витрины магазинов. Разглядывая их, она чувствовала себя служанкой, отпущенной «после обеда», но это не имело значения: быть может, недалек тот день, когда она окажется в положении очень близком статусу такой особы. Так продолжалось недели две, в конце которых это ее чувство внезапно рассеялось. Она, как всегда, остановилась взглянуть на два небольших эскиза и, обернувшись, оказалась лицом к лицу с Оуэном Геретом.
При виде его две волны стремительно пробежали по сердцу, одна за другой. Первая — догадка, что эта встреча не случайна; вторая — столь же мгновенная, что лучшее место для их встречи — улица. Она знала, прежде чем он сам об этом сказал ей, что пришел он повидаться с ней, и знала, что о ней сообщила ему его мать. Все это она сообразила за те считанные секунды, пока он с улыбкой говорил ей:
— Я увидел только вашу спину, но сразу узнал. С другой стороны улицы. Я был у вас дома.
— Откуда вы знаете, где мой дом? — спросила Фледа.
— Это мне нравится! — рассмеялся он. — Как вы могли не дать мне знать, что вы тут?
На это Фледа сочла за наилучшее тоже рассмеяться:
— А раз я не дала вам знать о себе, так зачем вы пришли?
— Вот те на! — воскликнул он. — Мало было меня обидеть, так надо еще и оскорбить. А затем, что ужасно захотел вас видеть. — И, улыбнувшись, добавил: — Я получил информацию от матушки: она, представьте себе, написала мне.
Они все еще стояли там, где встретились. Чутье подсказывало Фледе, что надо придержать его тут; тем паче что она видела: он считает само собой разумеющимся, что они не мешкая отправятся к ней домой. Он предстал перед ней совсем другим: он выглядел менее встревоженным и уязвленным, каким бывал в Риксе, он словно распрямился и свободно вздохнул. Может быть, однако, ей так казалось, потому что она до сих пор почти не видела его, как он назвал бы это, «в полном параде», в каковом он всегда выступал в городе. В сельской местности, разгоряченный охотой, заляпанный болотной тиной, он всегда напоминал ей живописного сельского малого в национальном костюме. Костюм этот менялся чуть ли не ежедневно и по обилию вариантов мог сравниться с гардеробом актера, но всегда нес на себе следы почвы и погоды, изгородей и канав, зверья и птиц. Бывали дни, когда ей казалось, будто вся природа запечатлелась на одной паре его сапог. Нет, Оуэн не стал другим человеком, оттого что был изысканно одет, оживлен и блестящ — что носил цилиндр и светлые перчатки с черными швами, а в руках держал копьеподобный зонтик; но это делало его, она вскоре решила, еще красивее, а это, в свою очередь, наделяло — она уже не могла думать о нем, да и о многом другом иначе, как пользуясь его вокабуляром, — чертовской привлекательностью. Да, в это мгновение, когда он смотрел на нее, все было именно так — он был для нее чертовски привлекателен. Она постаралась унять дрожь в голосе, выдававшую ее с головой.
— Как? Вы возобновили отношения с ней? — спросила она, изображая много большее удивление, чем чувствовала.
— Это она возобновила их со мной. Нынче утром я получил от нее письмо. Она сообщила мне, что вы здесь и что ей угодно, чтобы я знал об этом. И ничего более — просто прислала мне ваш адрес. Я тут же ей отписал: «Премного благодарен. Сегодня же схожу». Так что, как видите, мы снова состоим с ней в переписке. Она, конечно, имеет в виду, что вы кое-что от нее передадите, да? Ну а если это так, почему вы бедного малого держите в неведении? — И, не дожидаясь ответа — слишком много ему надо было высказать, продолжал: — У вас дома, вот сейчас, мне сказали, как давно вы здесь. Неужели вы не знали, что я считаю каждый час? Я оставил вам записку — что приду снова в шесть, но я несказанно рад, что поймал вас раньше. И пожалуйста, не говорите мне, что идете из дому, а не домой. Мне сказали, вы ушли рано.
— Меня очень недолго не было дома, — возразила Фледа, уклоняясь от прямого ответа с целью затруднить ему задачу. Разговор на улице затруднил бы задачу; улице она могла доверять. Но вовремя сообразила, что, если выдаст ему, что боится принять его у себя, она тем самым, как ничем другим, даст ему чувство полной свободы. Минуту спустя она пошла с ним, позволяя ему направлять их шаги к ее двери, которая была сразу за углом, и, пока они шли, убеждала себя: вряд ли можно считать серьезной обидой, что, будучи столь давно в Лондоне, она все еще не позвала его. Ей так хотелось, чтобы он чувствовал: она с ним совершенно проста — а в этом не было простоты. Тем не менее на пороге дома, хотя ключи были при ней, она позвонила; и пока они вместе ждали, она, отвернувшись, старалась заглянуть в глубь того, что имела в виду миссис Герет, давая ему «информацию». Это было предательством, это было чудовищным со стороны миссис Герет, и откуда Фледа могла знать, содержало ли ее письмо только то, о чем сказал ей Оуэн.
Глава 14
Когда Оуэн и Фледа оказались в скромном жилище ее отца, среди фляжек и перочисток, еще более недовольные друг другом, и Фледа — чтобы что-то делать, хотя этим продлевала его визит, — распорядилась подать чай, он, словно отгадав ее мысли, положил перед ней письмо.
