Между тем маховик розыска, в котором помимо военной контрразведки были задействованы территориальные органы госбезопасности и внутренних дел, раскручивался и набирал обороты. Но по горячим следам в первые сутки никакого результата достичь не удалось — хотя кое-что стало проясняться: вчера вечером в больнице начал давать показания вражеский агент, накануне ночью захваченный без сознания (единственный оставшийся в живых из окруженной шестерки). Несмотря на поздний ночной час, Горобец упорно работал при свете настольной лампы в своем кабинете, в очередной раз перечитывая показания раненого абверовца. Если честно, он ожидал от этого допроса большего: пришедший в себя немецкий агент, скорее всего, в детали порученного их группе задания посвящен не был и знал мало — врать в его положении было бы совсем глупо, а на фанатика он не походил… Впрочем, на заблудшую невинную овечку он тоже похож не был: сегодня утром подполковник лично выезжал в больницу, где под присмотром оперативников находился раненый, чтобы уточнить кое-какие детали.
Горобец увидел лежавшего на кровати человека в бинтах (одни глаза смотрели в узкую щель марлевых повязок), который негромко отвечал на его вопросы с сильным прибалтийским акцентом, медленно подбирая слова. Подполковник уже знал, что звали его Янис Калныньш, был он по национальности латыш и, по его словам, в советский тыл заброшен впервые.
История, рассказанная Янисом, не отличалась оригинальностью: сам он из Риги, после оккупации был мобилизован немцами во вспомогательную строительную часть, где прослужил почти год. Потом, уже в сорок четвертом, якобы испугавшись перспективы отправки на фронт — воевать против русских, согласился на вербовку и учебу в абверовской разведшколе под Ригой. «Интересно у нас получается: на фронт испугался, а в тыл к нам, выходит, не испугался!» — усмехнулся про себя Горобец, слушая абверовца. За годы войны ему пришлось выслушать десятки и сотни подобных исповедей, и все они походили одна на другую: «мобилизовали, запугали, заставили»… Никто еще не сказал: «Я, такой-то, добровольно перешел на сторону врага для вооруженной борьбы против СССР и Красной Армии — в чем и сознаюсь!» Но это так, к слову, а конкретно из этого молодого латыша подполковник пытался выжать хоть какие-то данные, которые могли бы оказать помощь в поимке «Седьмого», как он окрестил исчезнувшего главаря. Калныньш показал, что за двое суток до десантирования их, шестерых агентов-парашютистов, поселили на военном аэродроме в Восточной Пруссии — в специальных строго охраняемых бараках, где они ожидали выброску в советский тыл. Именно там они впервые познакомились со своим командиром, старшим группы Александром — так он представился. Больше Калныньш ничего о нем не знал: ни отчества, ни фамилии, даже вымышленной, — обращались к нему исключительно по имени. До этого их месяц готовили по программе диверсионной подготовки в местечке Фриденталь, где ими командовал гауптман Радль, заместитель майора СС Скорцени. Самого майора Янис видел только три-четыре раза, не больше. О цели заброски в советский тыл им сообщили только в общих чертах, очень неопределенно: диверсия на важном объекте в тылу русских. Подробнее их должен был проинструктировать после приземления старший группы, Александр…
Сейчас, вспоминая утреннюю беседу с вражеским агентом, Горобец перечитывал его показания и никак не мог ухватиться хоть за какую-то ниточку, которая бы помогла в розыске.
— Разрешите, товарищ подполковник! — На пороге неожиданно появился майор Миронов.
— Заходи, Николай Петрович, раздевайся и рассказывай, как успехи! — Горобец включил стоящую на подоконнике электроплитку, поставил на нее чайник с водой. — Мы сейчас с тобой чайку попьем, да покрепче — похоже, поспать нам сегодня удастся самую малость.
— Это уж точно, не до сна сейчас, — вздохнул Миронов, вешая шинель и фуражку на крючки вешалки у двери, — пока не отловим гада…
Майор устало опустился на один из стульев, стоящих вдоль стены, потом машинально достал из кармана галифе портсигар, вынул папироску «Казбек» и тут же, глянув на начальника, спрятал обратно. Горобец это заметил и снисходительно произнес:
— Да ладно, кури — только в форточку! Свет выключи — не нарушай светомаскировку! И рассказывай, как съездил и что «накопал» в Сосновке!
Миронов, с удовольствием затянувшись у окна, выпустил струю дыма в ночную темноту и удовлетворительно произнес:
— Кое-что «накопали», Юрий Иванович!
…Еще вчера утром по райотделам милиции, военным комендатурам, органам контрразведки и госбезопасности Смоленска и области была разослана первая ориентировка по розыску сбежавшего немецкого агента. Вечером того же дня, как только Калныньш начал давать показания и сообщил приметы разыскиваемого, разослали вторую. Начала раскручиваться гигантская машина розыска, заработали колесики и шестеренки огромной Системы, в которой были задействованы тысячи людей: военные, спецслужбы и даже простые граждане. Именно мирное население, которому было вменено в обязанность сообщать «куда надо» о всех чужаках, подозрительных лицах и фактах, частенько играло решающую роль в подобных разыскных мероприятиях.
Вот и в данном случае: сигнал поступил сегодня утром, из деревни Сосновка, что в ста восьмидесяти километрах от Смоленска, недалеко от крупной узловой железнодорожной станции. Две женщины-колхозницы, собиравшие в лесу хворост и сучья вчера днем, заметили проходившего по лесной тропинке военного: в шинели и фуражке, с вещмешком за спиной. Он их не заметил, да и они видели его издали, можно сказать, мельком и со спины. Тем не менее утром следующего дня, когда в Сосновку заехал на мотоцикле их участковый, лейтенант Ковригин, — женщины рассказали ему о вчерашней встрече в лесу. Милиционер сразу сообщил об этом по телефону в райотдел милиции, оттуда доложили в Смоленск — в областное Управление НКВД, далее по цепочке — в отдел контрразведки «Смерш», подполковнику Горобцу. В Сосновку немедленно выехала группа оперативников-разыскников во главе с Мироновым: сейчас он как раз прибыл из этой поездки и собирался доложить результаты. Горобец выслушал его, почти не перебивая, — рассказ заместителя получился крайне интересным и содержательным…
Майор Миронов.
В Сосновку мы выехали на маленьком, юрком «Виллисе»: за рулем капитан Горячев, рядом с ним я, позади расположился лейтенант Горохов. Кстати, он был явно не в духе и всю дорогу молчал. Не требовалось иметь талант Шерлока Холмса, чтобы догадаться о причинах плохого настроения Сынка: время приближалось к обеду, Горохов уже предвкушал встречу в столовой НКВД со своей очаровательной Юленькой… А тут — на тебе: срочный выезд в какую-то Сосновку, да еще на голодный желудок! Впрочем, у всех с утра маковой росинки во рту не было.
К трем часам дня прибыли в Сосновку: небольшую деревеньку дворов на шестьдесят-семьдесят. Участкового милиционера предупредили по телефону, чтобы дожидался нас с женщинами-свидетельницами в доме у председателя колхоза. Сам председатель уехал по делам в райцентр, зато обе пожилые колхозницы — в одинаковых телогрейках, кирзовых сапогах и темных шерстяных платках — терпеливо ожидали на лавочке во дворе. Тут же находился участковый: немолодой и заметно прихрамывающий на правую ногу лейтенант милиции. Мне как старшему по званию, предварительно заглянув в мое удостоверение (небольшого формата книжечку с красными «корочками» и грозной надписью «Контрразведка Смерш» на обложке), он по-военному четко доложил:
