– Да он больной! – хрипло крикнула за спиной какая-то женщина. – Гоните его!
– Вот приходят, – бормотала другая. – Совсем… И как его стража пропустила…
Глухо зашелестели мужские голоса.
– Из земли его, что ли, выкопали?.. Гарай, ты посмотри…
– Вроде молодой…
– В зверинце шэда таких недостаток.
– Шеерез! Бить его!
– Да вы на щеку посмотрите!.. Шеерез!
– А пялится как, а? Да что с ним говорить, под ребра – и глухо.
– Нездешний, сразу видно…
– С юга. Оттуда они все лезут!
Они зажимали его все тесней, у него было ощущение, что даже воздух, выдыхаемый ими, ложится на его грудь неподъемной монолитной тяжестью, а их взгляды впивались в тело, как тупые прутья. Толпа надвигалась на него, смыкая невидимые клещи. Им не важно, кто я, понял Крэйн, отступая, чтобы ни одна из грязных рук его не коснулась, они просто увидели пришельца и хотят развлечься. Чужие страдания облегчают, они хотят видеть, как мучается он. Но он же им ничего не сделал!
«Сделал, – твердили горящие взгляды со всех сторон, – сделал», – твердили крючковатые серые пальцы.
Толпа медленно зверела, разгоряченная собственным рыком. Чужой, уродливый чужак с ужасной раной на груди метался то в одну сторону, то в другую, тщетно пытаясь найти выход из водоворота людских тел, который затягивался все сильнее. Он уже понимал, что выбраться не получится.
Сейчас на него нападут, все сразу, стаей, просто потому, что он появился здесь, он беззащитен и не способен дать отпор толпе. Сейчас в нем они видят самих себя, его убийство будет их местью самой жизни. Возможно, каждый в отдельности не испытывает к нему зла, но объединенные общим уродством, они уже не могут повернуть. Воздух начал плотнеть, сгущаясь, и Крэйн, которому уже доводилось участвовать в наказании разошедшейся черни в Алдионе, понял, что сейчас начнется. И пощады не будет.
Кто-то, смущенно отводя глаза, уже прятал руку за спину, кто-то незаметно подбирался со спины, старики и женщины, которые почти не выделялись на общем фоне, стали стягиваться назад, освобождая место.
Толпа двигалась вяло и вместе с тем стремительно. Крэйн, крутясь на месте, чтобы не подставлять спину, с каким-то безразличным удивлением увидел детей. В этом сосредоточении злости и грязи они выделялись только блестящими глазами и перекошенными от ярости лицами. Он даже вздрогнул – они хотели его смерти даже больше, чем взрослые, те по крайней мере мстили за себя, эти же просто радовались возможности почувствовать себя сильнее, чем крепкий взрослый мужчина, задавить его числом и убить. У кого-то из них Крэйн заметил неровный обломок кейра, зажатый в грязных пальцах, некоторые неумело прятали заточенные осколки глиняных кувшинов, которые в таком побоище вполне можно использовать как оружие.
На него не нападали, опьяненная собственной смелостью, толпа вилась вокруг него сотнями одинаковых лиц, но еще не достигла той степени ярости, когда приготовления к бою сменяются нападением. Подбадривая себя, они хватали его за волосы, щипали, плевались. Какая-то из женщин полоснула ногтями по рубцу, запах свежей крови взбудоражил всех, как добрый фасх.
Благодарение Ушедшим, его тело проснулось раньше, чем разум. Крэйн еще пытался пробиться сквозь толпу, пораженный захлестывающей его со всех сторон ненавистью, а послушная рука уже вынырнула из-за пояса, держа обломанный стис. Толпа вздрогнула, стоящие ближе всего попытались отскочить, но слишком много людей скопилось в одном месте. А потом тис начал работать и глухой яростный рокот сменился испуганным хрипящим визгом. В такой тесноте стис находил цель сам, Крэйн лишь едва успевал проследить его путь. Он бил не на смерть, зная, что смерть лишь подзадорит толпу и она, накачанная до предела ненавистью и страхом, растопчет его начисто. Лезвие свистело и там, где оно проходило, в воздухе оставался короткий алый шлейф.
Один из детей заскочил за спину, выхватывая свою глиняную черепушку.
Крэйн беззлобно снес ему кисть вместе с куском предплечья. Разбойничий стис, хоть и старый, был наточен не хуже эскерта, а одно лезвие помогало бить точно и быстро. Кто-то заорал, хватаясь за распоротое лицо, кто-то, всхлипывая, пытался прижать отсеченное ухо – он воспринимал это отвлеченно, концентрируя внимание лишь на острие клинка, который чертил все новые и новые линии, орошая сухую пыльную землю новой влагой. Еще мгновение – и его бы смяли, но его ярость, тем более страшная, что скрывалась за холодными расчетливыми ударами, напугала их, свист рассеченного на тысячи лоскутов воздуха заставлял тела инстинктивно ежиться и отступать.
Какой-то старик, изловчившись, полоснул его по руке заточенным деревянным стисом, Крэйн мимоходом перечеркнул ему глаза и тот, взмахнув руками, исчез в бурлящей толпе. Давя друг друга и расталкивая остановившихся локтями, люди искали выход, спасаясь от неумолкающего свиста. Чтобы придать им скорость, Крэйн оставил им на память отметины на спине, оставшимся смельчакам из тех, которые все еще рассчитывали смять его числом, повезло меньше – они тоже убегали, неся на память встречи с шэлом Алдиона отметины на лице.
Крэйн не собирался задерживаться надолго, той частью сознания, которой не коснулись испепеляющие языки боя, он понимал, что в любую минуту может привлечь внимание стражи или дружинников шэда, которые, несомненно, обходят город. Устроившего бойню в Трисе урода не станут брать живым, он понимал это ясно, никто не будет тащить его к правителю, чтобы установить вину. А против обученных дружинников с эскертами не поможет даже его мастерство. Значит, уходить. Лучше всего – в богатые кварталы. Там он, конечно, привлечет внимание обитателей склетов, но у него будет шанс найти угол потемнее и затаиться там, таких углов хватает везде. Он сам нередко участвовал в рейде на беглых рабов или взбунтовавшуюся чернь, опыт подсказывал верный вариант. Если его будут искать, то здесь, в окружении шалхов и выгребных ям, никому не придет в голову, что отчаянный пришелец с обезображенным лицом рискнет направиться в сердце города.
Работы для стиса почти не осталось, оставшихся Крэйн сбил ногами на землю, туда, где еще корчились те, которым повезло меньше. Кажется, двое или трое испустят дух еще до Урта, отметил он механически, перепрыгивая через упавшие тела, впрочем, судя по всему, их еще раньше утопят в ывар-тэс, предварительно сняв последние лохмотья.
Прежде чем покинуть поле боя, Крэйн завладел трофеем – грязным ветхим плащом из грубой ткани с некоторым подобием капюшона. Предыдущий хозяин уткнулся лицом в землю, но на плаще оказалось всего одно небольшое пятно, а дырки почти не было заметно. Крэйн торопливо набросил на себя смердящий плащ и опустил капюшон. Многие представители черни ходили в таком облачении, на их фоне он не будет выделяться. Кроме того, капюшон хоть как-то скроет ужасные язвы на лице и шрам – признаки, бросающиеся в глаза прежде всего.
Оказавшись на свободе, Крэйн побежал, петляя между шалхов, ориентируясь по высокому жалу тор-склета, поднимающемуся почти из центра города. Некоторые шалхи приходилось перепрыгивать, иногда из них высовывались перепуганные грязные лица или руки с дубинками. Но Крэйн не бил, его злость, пропитавшись чужой кровью и чужим страхом, уже не бурлила, а текла, как спокойная полноводная река, он не бил там, где можно было обойтись без этого, лишь отшвырнул встречавшихся на пути.
