По приказанию Дементьева его штабная братия приняла посильное участие в дележке трофеев. Писаря четко справились с поставленной задачей: только они погрузили в крытый штабной вездеход последний ящик с консервами, как раздался зычный голос Власенко:
— Кончай барахолить! По машинам!
Дивизион быстро выстроился в походную колонну и двинулся дальше.
* * *
К утру колонна достигла большого винницкого села Байраковка. Село еще спало — даже собаки не лаяли. Шум моторов разбудил спящих — от домов потянуло печным дымком, у колодцев появились женщины с ведрами. Одна из них остановилась у машины Дементьева и стала рассматривать незнакомую форму — ее явно смущали погоны. Павел открыл дверцу и вышел из вездехода.
— Здравствуйте, мамаша!
— Здравствуйте, — ответила она, ощупывая его взглядом. — Вы кто — бандеровцы?
— С чего вы взяли? Русские мы, Красная Армия! Звездочки видите?
— Партизаны?
— Да нет же, армия. Регулярная Красная Армия — наступаем, гоним немцев восвояси!
— Красная Армия… — эхом отозвалась женщина. — Пришли… Наконец-то… Сынки…
Женщину словно подменили — порывисто обняв Павла, она тут же кинулась будить спавших соседей. Захлопали двери и калитки, и хозяйки в расшитых кожушках, валенках и цветастых платках понесли к машинам домашнюю снедь: сало, хлеб, колбасу, корзинки с яблоками. Звучал смех, и русская речь мешалась с украинской — русские встречали русских.
Женщина, первой встретившая в центре села колонну дивизиона, вернулась с двумя ведрами аппетитных сочных яблок и бутылью самогона.
— Примите, сынки, — сказал она, — как уважение наше.
Яблоки, несмотря на зимнее время, источали душистый аромат. Фрукты Павел взял охотно, а от самогона начал отнекиваться — это, мол, нам ни к чему.
— Товарищ капитан! — взмолился водитель. — Зачем обижать человека, она же ведь от души! А если к нам гости приедут — чем угощать будем? Давайте вашу бутылочку, мамаша.
Павел усмехнулся, и трехлитровая «бутылочка» — четверть самогона — мигом исчезла в объемистом багажнике штабного вездехода.
Пора было трогаться в путь, но заправщики запаздывали, и артиллеристам пришлось задержаться в гостеприимном селе. Выставив боевое охранение, Дементьев с политруком и несколькими бойцами прошел по селу. Заглянули в местную управу — полицейских давно и след простыл, только валялись на столе брошенные впопыхах бумажки, и висел на стене над столом начальника полиции портрет Гитлера. Один из разведчиков вскинул автомат и прошил портрет очередью — только осколки стеклянные брызнули. Стоявший в углу сейф вскрыли с помощью толовой шашки — там оказались документы и немного денег: немецкие марки и советские рубли. Комиссар углубился в изучение бумаг, деликатно «не заметив», как деньги быстро разошлись по карманам бойцов. Впрочем, их в сейфе и было-то всего ничего.
Заправщиков все не было. Дивизион остался в Байраковке на ночлег, и Дементьев с заместителем комдива Семеновым из любопытства решили попроситься переночевать в каком-нибудь доме. Власенко от этой затеи отказался, заявив, что ему уютно и в своей машине, а политрук мотивировал свой отказ необходимостью последить за бойцами: «Чтобы не баловали — мужиков-то в селе не видно, одни девки да бабы, в том числе и молодайки. А мы Красная Армия, и встретили нас радушно — нельзя портить впечатление».
Мужиков действительно видно не было — кто был мобилизован еще в начале войны, кто ушел в партизаны, а кто и к бандеровцам, в батальоны «Нахтигаль» и «Роланд», в УПА или к сечевикам атамана Бульбы-Боровца. Всякое было на Украине в сорок четвертом году, и брат стрелял в брата, как в гражданскую.
Павел и Семенов постучались в дом к пожилому селянину, издалека наблюдавшему за колонной. Хозяину было лет шестьдесят, но он был крепок, как кряжистый дуб, и говорил медленно, взвешивая каждое слово. И хозяйство его было крепким — Дементьев, росший в деревне, отметил добротное подворье и мычащую, хрюкающую и кудахчущую живность. Да и все село, насколько успел заметить Павел, было зажиточным.
Гостей «кулак» встретил приветливо. Его черноглазая хозяйка, выглядевшая заметно моложе своего мужа, проворно собрала на стол, украсив гору снеди четвертью самогона. Самогон офицеры только пригубили — из вежливости, — зато домашней колбасе с чесноком воздали должное. Говорили о разном, но более всего хозяина интересовал вопрос: «Что будет при Советах — колхозы или единоличное хозяйство?». Услышав от Семенова, что при Советской власти повсеместно будут колхозы, он заметно помрачнел, сказав, что немцы разогнали колхозы и разрешали вести собственное хозяйство при условии исправной уплаты налогов.
И Дементьев понял, что тревожило крестьянина. Он вспомнил, какой вой стоял в его родном селе и по всей Рязанщине, когда началась коллективизация: тех, кто «добровольно» не желал записываться в колхоз, объявляли врагами и отправляли на Север или в Сибирь на «перевоспитание». И детским своим умишком Павел понимал — творится что-то страшное и неправедное. Его отец принял тогда мудрое решение: быстро распродал всю свою живность, ликвидировал хозяйство и увез жену и девятилетнего Пашу в Ленинград, где сам он работал на мясокомбинате. И еще неизвестно, как сложилась бы судьба Павла, не окажись его отец таким сообразительным…
За столом воцарилась неловкое молчание. К счастью, появился вестовой и доложил, что бензозаправщики прибыли, и что скоро можно будет продолжать движение. Семенов вышел первым, а Павел задержался и, обернувшись, спросил хозяина:
— Так что, отец, при немцах было лучше? Говори прямо, не бойся, я никому не скажу — мне самому знать надо.
Селянин помолчал, а потом тяжело посмотрел на Дементьева и сказал — негромко, но твердо:
— Воля из чужих рук горше неволи оказаться может. Пусть уж лучше будут русские — свои. Храни тебя Господь, сынок, от пули вражьей.
…Западные историки никак не могли уразуметь, почему русские крепостные мужики встретили Наполеона, собиравшегося дать им волю, не объятьями да поклонами, а дубьем да топорами. И в оправдание своего непонимания придумали они сказку о том, что русский человек — раб по натуре, и что не свобода ему нужна, а батюшка-барин с большим кнутом и с маленьким пряником…
* * *
Сплошной линии фронта впереди уже не было — корпус углубился в немецкий тыл, и дивизион Власенко шел следом за танковыми и механизированными бригадами все дальше и дальше, приближаясь к румынской границе. Шел осторожно, прощупывая разведкой каждый шаг и каждое встреченное село, чтобы не напороться на немецкий опорный пункт. Немцев видно не было, и только в селе Сутиски, на берегу Южного Буга, разведчики накрыли группу местных полицаев.
— Реку мы перешли по льду, — докладывал командир разведки по возвращении, — постучались в крайнюю избу. Открыла девчонка лет десяти — тощая, бледная. «Бить будете?» — спрашивает. Я так и сел! Оказывается, там у них полицаи лютовали, мордовали селян. В школе они обосновались, человек десять их было, — ребенок показал, куда идти. Забросали полицаев гранатами — только клочья полетели. А дальше мы не пошли — там уже румынская территория начиналась. Утром снова перешли реку и вернулись.
