— Срочные вести, Роман Кирилыч, срочные вести, сами приказали будить! — голос молоденького лакея Савелия звенел от страху.
— Ах, нелегкая! — Роман Кириллович встрепенулся, пытаясь отогнать сон. Но сон еще владел им, еще досадовал он о своей молодости, что не давала ему голоса на военном совете, хоть и пытался он незаметно вложить мысли свои в голову не только одного Долгорукова, но и нескольких других. Еще рука его не хотела разжаться, вцепившись в край подушки, еще Лена летела к нему на лошади, развевая свободные золотые волоса. — Савка, в самое ухо орешь, который час?
— Третий пополуночи пошел, батюшка, Роман Кириллович, четверть третьего…
— Кто прибыл? — Сабуров уже совершенно пробудился. Без крайней необходимости в такое время никто б не посмел его поднять.
— Господин Шервуд прибыли-с!
— Вот тебе раз. Проси, я скоро.
Осенняя ночь плескалась в окнах холостяцкой квартиры Романа Кирилловича, расположенной на Миллионной, неподалеку от Преображенских казарм. Накинув халат и ополоснув лицо холодной водою, он вышел в небольшую гостиную.
Рыжеволосый и долговязый Василий Шервуд, уланский унтер-офицер, уже мерил ее шагами.
— Не ждал раньше послезавтра, — вместо приветствия уронил Роман Кириллович. — Сорвалось? Изюмин не провел вас в ложу?
Ложу Теолога, собранья которой проходили в дому Богданова на Фонтанке, Роман Кириллович уже более месяца как удостоил своего самого пристального внимания. Приперевши к стенке на кой-каких тайных грешках одного из членов ее, он решил обследовать ложу изнутри. Больше всего смущало Сабурова обстоятельство крайней секретности: подчиненность братьев, надо полагать, уходила куда-то за границу, минуя местную иерархию. Такая ложа была в Санкт-Петербурге одна, и наличие в свите ее члена — двадцатипятилетнего Петра Бибикова, весьма Романа Кирилловича настораживало.
— Провел, — лицо Шервуда как-то странно дрогнуло. — Насколько я понял, у бедняги и другого выхода не было. Только помните, Роман Кирилыч, он все жалился, что ложа Теолога — это вовсе не то, чего б я мог ожидать?
— Слишком позднее время для пространных повествований. Ближе к сути.
— Легко сказать, ближе к сути… Бога ради, не найдется ль у вас стакана той малаги? Мне надобно прийти в себя.
— Похоже на то, — Сабуров, подошед к буфету, достал бутылку лагримы и небрежно расплескал добрую ее половину по стаканам для воды.
Нектар, полученный из подвяленного педро хименеса, русский шотландец опрокинул в себя залпом, словно солдат — водочную манерку.
— Я только что оттуда, — лицо Шервуда вправду воротилось к более естественному выражению.
— С заседания?
— А вот этого бы я не сказал. Скажу, что я с Фонтанки. После месяца…
…После месяца напряженных усилий Шервуд ехал на заседание ложи. План Сабурова представлялся весьма прост, но вместе с тем мудрить было уже некогда. После заседания, на торжественном ужине, Шервуд должен был в порыве хвастливости проговориться, что следует с утра поране за царским поездом — нагонять с поручением. При том выезд на тайную дорогу ему не должен быть известен, до дороги он будет сопровожден особо назначенным человеком. Если тайный враг в свите — Бибиков, к чему все больше склонялся Роман Кириллович, братья-масоны едва ль не захотят воспользоваться подобною оказией.
В обширной передней, среди сваленных темными грудами шинелей и клюющих носами лакеев, возвышался проросший крест, сиречь крестообразное мраморное дерево. Подобные деревья Василий Шервуд уже встречал, но вот росписи, росписи стен не имели ничего общего с где-либо им виденными масонскими символами. Какой мрачный гений изображал адских этих исчадий, словно надвигающихся на входящего, тянущих к нему клешни либо руки, трудно уж и сказать, что? Перемещаясь к дверям, Шервуд испытал неприятное ощущение, что чудовища переместились также, не желая выпустить его из виду.
Вышедший навстречу человек, чьего лица не было видно из-за ярко освещенной залы за его спиною, сделал странный жест: направил указательный палец в свое адамово яблоко, словно бы желая пронзить собственную шею.
Изюмов в ответ столь же выразительно ткнул пальцем в собственную грудь.
— Так принято средь наших братьев узнавать друг друга, — сдавленным голосом проговорил Изюмов. Шервуд видел, до какой степени раздавлен несчастный навязанной ему ролью, но жалости не испытывал. Уж коли так неохота вводить к своим незнамо кого, так прими, что заслужил, в конце-то концов. Порядочный человек никогда не поддается шантажу, да и не стал бы Сабуров шантажировать порядочного, подобрал бы другой ключ. Откуда у Сабурова немыслимый этот нюх на людские слабости? Такое дается от рождения, как талант. Боже, избави от такого таланта.
Они ступили меж тем в освещенную залу, и Шервуд с изумлением узнал во встретившем Леонтия Наузова, давнего своего знакомца. Весельчак и повеса, кто б его заподозрил в столь высоких и темных масонских степенях? Ловок притворяться, однако.
Попадались и другие больше или меньше знакомые лица. Комната представлялась обыкновенной клубной гостиной. Зловещих атрибутных знаков в ней не было. Можно было подумать, не знаючи, что предстоит обыкновенная холостяцкая вечеринка. Шампанские вина дожидались своего часа в ведерках со льдом, красные в теплой воде. На карточных столиках лежали непочатые колоды.
— Господа! Мы принимаем сегодня нового члена! — громко провозгласил Наузов. — Изюмов поручился, что пробуждающийся сохранит наши тайны. Готов ли ты принять немедленное посвящение, брат?
Вот так раз, Изюмов не предупредил, что придется валяться в гробу! Сговаривались же, что его представят масоном. Тьфу ты, нелегкая, неприятно-то как! Ну да не отступать же теперь, жизнь Государя важней всего.
— Готов, брат, — ответил он по возможности внушительно.
— Бильярд или карты?
Шервуд оторопел, решительно не понимая вопроса.
— Наш Вильегорский весь избранился, что хороших игроков в бильярд, на его мерку, мало, — продолжил Наузов совсем иным тоном. — Я не клевещу, граф?
— Вы все катаете, как сапожники, — весело отозвался названный Вильегорским. — Устал обыгрывать. Вдруг да мне повезет в новом члене?
— Да погоди со своими шарами, — вмешался еще один. — Первым делом надлежит откупорить вдовицу Клико!
Изюмов краснел и бледнел с устрашающей скоростью перемен. Шервуд, боясь подвести его, растерянно молчал. Но состоянье Изюмова уже было подмечено тем высоким брюнетом в пенсне, что предлагал выпить шампанского.
— Верно, вы ждали, что мы все ж устроим какие-то игрища?
— Да, — рискнул выдавить из себя Шервуд.
— Ну, это уж Алешкина вина, мог бы предупредить. И то верно, раньше мы представляли шарады, покуда не надоело. Все одно ж никто не знает!
— Гениальная сия мысль принадлежала Болотову, — развеселился еще один собеседник. — Не всем же охота корчить из себя идиотов и размахивать ветками акации. А карьеру-то поди сделай, коли ты не каменщик! Вот мы и основали высокотайную ложу, которой нет! Куда как приятно перекинуться в картишки в хорошей кампании, не правда ль? А кто проштрафится за вечер, тот наутро садится писать протокол заседания. А уж какой у нас повар! Рыбный пудинг вас сегодня удивит!
