— Думаю, да. Я его хорошо изучил. Он может вас хоть ненавидеть, но закроет собой от пули, если убедить его в том, что по совести он это обязан.
— Какой удобный человек.
— Временами. К сожалению, он до сих пор убежден, что чем-то обязан этой стране. Послушайте, Юджин, вам виднее, конечно, я занимался только самим Журанковым и его нынешней работой, но… Может, все проще? Может, его вопль о семейных обстоятельствах вызван именно этими обстоятельствами, и только?
— Мы проверяли. Данные отсутствуют. Родители его умерли, других родственников нет. Никаких реальных неприятностей с его бывшей женой и ребенком не происходило.
— Ну, нет так нет… Тогда у меня вопрос: сколько вам понадобится времени? Через две недели, как я уже сказал, мы имеем все основания ждать появления Журанкова на кладбище в Павловске.
— На кладбище… Поэтично. Готический роман ужасов.
— Мне понравится что угодно, обещаю вам, если это даст нужный результат. Мне нужен Журанков.
— Я уже понял.
— Через две недели вам будет, что сказать ему среди шелестящих над могилами берез. Ну, а если он не появится вовсе, и до той поры мы так и не узнаем, где он…
— То, дружище, я буду иметь все основания полагать, что вы его всерьез упустили и, следовательно, многолетняя операция провалена по вашей вине.
— Я был уверен, старина, что вы ответите именно так.
ГЛАВА 1. Послед империи
«Послед — все последнее, из ряду, порядка, что осталось после расхода, чем что-либо кончается; остаток, остатки, отстой, подонки, гуща, выскребки…»
Эти строки из словаря Даля Бабцев вспоминал весь день.
Сперва невольно, просто потому, что само собой всплыло в памяти, а потом уж нарочно и почти сладострастно — все более сладострастно с каждым часом и с каждым новым экспонатом, который гордые своими никому уже не нужными былыми достижениями хозяева подносили под нос ему и его, с позволения сказать, коллегам. К вечеру он твердил определение последа уже почти как заклинание, как оберег — с наслаждением и, что называется, с упованием.
Именно так. Не реликт, не рудимент, не атавизм… Не академичным термином, намекающим на некую высокую, пусть и утонувшую в веках эстетику, хотелось все это называть — нет. Грязный, вонючий послед.
Отстой, подонки, гуща, выскребки…
Что да, то да.
Все здесь было пропитано якобы героическим, а па деле — тошнотворным уродливым прошлым. Утешало лишь то, что оно ушло. И ушло безвозвратно.
Даже странно было видеть ржавчину не везде.
Одно название Ленинск чего стоит в начале двадцать первого века! Это же космодром — Байконур, а городишко при нем — Ленинск! Да, разумеется, официально он с девяносто пятого, что ли, — тоже Байконур, но у энтузиастов-то нет-нет да и проскочит по старинке, по привычке, Фрейд не дремлет, что им указ казахского президента о переименовании! И в Ленинске, посреди площади, разумеется, опять же Ленина, так по сей день и торчит памятник одноименному кровососу! Чтоб ни на миг никто не мог расслабиться и забыть. Как в свое время в Питере — стоило только войти в подземку, и со всех сторон на тебя щерилось щербатое, точно ухмылка зэка, половину зубов потерявшего то ли в цинге, то ли в мордобое — но половину все же сохранившего, и вот они торчат через один: «Ленинградский ордена Ленина метрополитен имени Ленина»!
Может, переговоры о допуске журналистов шли медленнее или начались позже, чем надлежало, а может, что-то не связалось между бесчисленными бюрократическими шестеренками, но попали журналисты на пресловутый Байконур лишь за несколько часов до старта, когда чудовищную железную елду уже оттранспортировали из громадного длинного МИКа, монтажно-испытательного корпуса, уже поставили — «вертикализовали», уже почти лишили знаменитого «красняка»… Обо всех этих деяниях и связанных с ними овеянных временем легендах и ритуалах им пришлось всего лишь слушать, пока автобус катался взад-вперед по городу.
Просвещали их двое: некий сильно пожилой представитель «Полудня», неприятный франтоватый энтузиаст, и вторым голосом — местный офицерик, будто соскочивший с плаката типа «Дошли до Берлина»: лицо безмозгло восторженное, розовые крепкие щеки, пшеничный чуб лихо выбивается из-под фуражки… в больших городах таких лиц уже не встретишь.
Они опоздали — то ли случайно, а то ли нет. Не хотели местные погоны возиться с журналистами слишком долго, ненавидят они журналистов, это понятно, кому же приятно слушать или тем более читать о себе потом правду: врешь ему, мол, врешь, а эти щелкоперы каким-то образом все равно докапываются до истины. Поэтому им не довелось увидеть, как везут ракету из МИКа на стол, а начальник боевого расчета, глава «пускачей», «стреляющий», важно шествует прямо по шпалам перед платформой. Не довелось увидеть, как торчащая ракета мало-помалу лишается пестрого одеяния из бесчисленных красных ленточек и тряпочек, навязанных на нее еще частью на заводах, а частью в монтажно-испытательном: русская надежность! Чтоб не пропустить при проверках ни одного узла, все они помечаются вот этак попросту, для неграмотных: а проверил — ленточку долой!
И это двадцать первый век…
И они еще имеют наглость заявлять, что американцы ошалели в свое время от такого простого и надежного способа контроля и начали внедрять у себя…
Зато не утерпели пожаловаться на местное население. Что за ров, поинтересовался Фомичев — без особого интереса, надо признать, рассеянно так… В ответ вполне можно было смолчать или ответить нейтрально, не выставляя напоказ своего презрения к народу, на земле которого вояки чудили; но нет. Переглянувшись и помедлив маленько, их экскурсоводы в два голоса наперебой принялись рассказывать, что окрестные казахи еще лет пять-семь назад приноровились коммуниздить важнейшие, понимаете ли, бесценные суперсекретные кабели и продавать как цветной лом. Будто тут может быть что-то секретное! Ото всех скрываемый уровень разрухи, разве что. Восстанавливать, чуть не пустил слезу чубатый капитан, в десять раз дороже, чем то, что воры могут за украденную медяшку выручить, да что там в десять — в сто… Одна соединительная муфта в месте разрыва потом — четыре тонны баксов. Детей засылают, женщин — чтобы уж с гарантией никаких силовых охранных мероприятий мы не предпринимали… А рвом мы периметр обозначили, чтоб хоть на машинах не подъезжали, они ж поначалу целыми грузовиками добычу вывозили, промышленно… Начинаешь проверять систему, носитель уже на старте, горючку заливать пора — и вдруг глядь: ни хрена не работает. Кто, что? А, понятно, давай искать, где клок вырван… Мы просто волками выли!
И такая звериная у него тоска в глазах леденела, у этого офицерика, такая в нем ощущалась бескомпромиссная жажда провести хоть разок это самое силовое мероприятие… Бабцев сразу почувствовал: тут-то бы этот мальчик разгулялся.
Ничего не меняется. Ничего…
