Ее била дрожь; кожа ее покрылась легкой испариной и отливала золотом в лучах пламени очага. Она хотела, чтобы это ужасное, упоительное безумие длилось еще и еще; она застонала от муки, когда он оторвался на миг, чтобы сбросить то, что еще было на нем надето. Потом его разгоряченное тело снова приникло к ней. Медленно, о, как медленно он скользил вдоль ее тела, так чтобы она все время могла осязать прикосновение могучего оплота его мужественности. У нее перехватило дыхание, и она широко открытыми глазами смотрела ему в лицо, внезапно встревоженная тем, что происходит.
Но слишком поздно было бы пытаться остановить его. Она чувствовала, как он, горячий и устремленный, ищет вход в ее самое женское, самое потаенное место, и начала протестовать. Но он поцелуем заставил ее замолчать в тот самый момент, когда проник в нее. Поцелуй был искусным, глубоким и неистовым; он впитал всю сладость, которую она могла ему отдать, и в ответ отдал ей всю меру страсти и исступления. Но даже этого было недостаточно, чтобы заглушить внезапную боль его полного вторжения.
— Нет! — она отвернулась, не замечая собственных слез, снова хлынувших из глаз.
Но все было бесполезно. Она не могла ни сбросить с себя тяжесть его тела, ни отвернуться от болезненной реальности: он завладел ею полностью, она принадлежала ему.
Тщетно она пробовала оттолкнуть его. Словно и не заметив ее бессильных попыток, он начал двигаться над ней медленно и ритмично, втягивая и ее в это действо, которое как казалось Лиллиане, неминуемо разорвет ее в клочья.
— О, пожалуйста! — слабо вскрикивала она, потому что ей теперь осталось только умолять его. — Пожалуйста, не делай этого!
— Тише, радость моя, — ответил он, и его губы, прижались к ее губам в долгом, медленном поцелуе. — Не противься этому. Не противься мне. Просто позволь себе наслаждаться этим.
— Нет… не могу, — выдохнула она, пытаясь уклониться от его ищущих губ.
Но она уже знала, что идти против него не имеет смысла. Когда темп его движений внутри нее стал нарастать, Корбетт снова вовлек ее в поцелуй. Поцелуй был более глубоким, чем все прежние, более горячим и смелым, и казалось, что он затронул в самой Лиллиане что-то первозданно-простое и важное.
Она не сразу осознала перемены, свершившиеся в ней. Она знала только одно: там, где она чувствовала только жгучую боль, теперь зарождалась волна какого-то нового тепла. Длинная и медленная, она нарастала и нарастала, пока Лиллиане не стало ясно, что она уже больше не может сопротивляться.
Руки Корбетта утонули в волосах Лиллианы. Она потянулась навстречу его поцелую с той же безотчетной готовностью, с какой принимала нарастающую силу его мужского неистовства. Ее руки скользили по спине Корбетта, и прикосновение к его горячей коже наполняло ее каким-то странным торжеством. Она на ощупь нашла у него на плече три шрама от когтей неведомого зверя и с бездумным ликованием провела по ним пальцами.
От непонятной радости кружилась голова, и сама Лиллиана была испугана тем, как это получилось, что он заставил ее утратить власть над собой. Она не могла отторгнуть его. Ей казалось, что она сейчас разлетится на мелкие кусочки от переполнявшего ее чистейшего блаженства. Потом она почувствовала, какими стремительными стали его движения, и ей показалось, что он коснулся самой сердцевины ее естества. Его сильное мускулистое тело напряглось, и она услышала, как он глухо застонал от наслаждения. Ритм его движений понемногу замедлился. Он дышал часто и с трудом; Лиллиана догадывалась, что он скоро закончит свои любовные игры, и острое сожаление пронзило ее.
Она была так близка к какому-то неуловимому, манящему ответу. Она не знала, что это за ответ, и даже не знала, откуда она взяла, что он вообще существует. Но она не хотела, чтобы Корбетт остановился. Она крепко обвила его руками, как будто одной лишь силой своей воли она могла продлить этот миг до бесконечности. Как будто он был неким великолепным мифическим существом, посланным на землю, чтобы даровать ей наслаждение. И она боялась, что какой-нибудь ревнивый бог сейчас отзовет его обратно, а она не была готова отпустить его.
Глаза Лиллианы были плотно закрыты. Возвращаться к реальности не хотелось. Корбетт чуть-чуть отдалился от нее, и она не удержалась от тихого возгласа разочарования. Когда же он, не выпуская ее из объятий, перевернулся на спину, так что она оказалась сверху, Лиллиана не могла больше отогнать от себя ужасную мысль: с этим мужчиной она только что вела себя как распутница и не хочет, чтобы это кончалось.
Она была в недоумении. Ее тело еще болело от томительной потребности, которой она вообще не понимала; но ум ее восставал против самого существования этой потребности. Корбетт еще не разомкнул объятий, когда Лиллиану ужаснула простая мысль: она оказалась предательницей и грешницей. Предательницей — по отношению к тем людям, которые в течение пяти лет терпели всевозможные напасти из-за злодеяний, творимых Колчестерами; грешницей — потому что она испытала наслаждение от таких действий, которые безусловно запрещены церковью, если не освящены узами брака.
Она попыталась оторваться от него, но его рука по-хозяйски скользнула по ее спине и осталась на талии Лиллианы. Другой рукой он мягко прижал ее голову к своей груди.
— Теперь успокойся, — проговорил он. — Успокойся.
Его голос звучал в ее ушах как низкий гул, глухой и странно успокаивающий. Она не протестовала, когда он натянул на них обоих еще одну овечью шкуру. Ее разум разрывался от противоречивых мыслей, и она всерьез вознамерилась выскользнуть из его объятий, как только он заснет.
Но когда его дыхание замедлилось и стало ровным, покой снизошел и на Лиллиану. К тому моменту, когда он поднес ее руку к своим губам и поцеловал палец, на котором пока не было кольца, она уже спала глубоким сном.
Глава 8
Лиллиана проснулась от звука приглушенного ругательства и от внезапного прикосновения холодного утреннего воздуха. В первый момент она попыталась на ощупь найти источник тепла, согревавшего ее всю ночь. Но потом нетерпеливый стук в дверь начисто разогнал сон, и она принялась судорожно искать что-нибудь такое, чем можно было бы прикрыть наготу. Сэр Корбетт уже поднялся и, надевая штаны, воззвал к шумному посетителю:
— Полегче, друг! Дай мне хоть минуту!
— Поторопись, Корбетт, — донесся голос сэра Рокка. — Олдис скачет за мной по пятам. Твоя свадьба ему как кость в горле, сам знаешь, и ничего не стоит привести его в бешенство, если он обнаружит… — Рокк откашлялся, прежде чем продолжить. — …если он застанет вас в постели.
При этих словах щеки Лиллианы запылали от смущения, и она поспешила натянуть свое жалкое покрывало до самого подбородка. Корбетт с улыбкой смотрел из другого конца комнаты на ее покрасневшее лицо и спутанные каштановые волосы. Быстро натянув чулки и сапоги, он сказал.
— Поднимайся, Лилли. Твой зять вот-вот будет здесь, и ему не терпится устроить потасовку. — Он помолчал и обвел ее взглядом. — Должен признаться, ты сейчас так хороша, что на мой взгляд, ему никак нельзя позволить увидеть тебя такой.
