говорили им, что дарки - это взрослые дети, которым нужны опекуны, как и всем детям". Заставляя вольноотпущенников работать и заботясь об их нуждах, агенты бюро всего лишь заменили старых хозяев. Чтобы стать гражданами, утверждал он, вольноотпущенники "должны сначала стать людьми, а Бюро - это практическое признание и утверждение того, что они не люди".31
Атака Фицхью сыграла на страхах как северян, которые считали, что вольноотпущенники по природе своей зависимы, так и вольноотпущенников, которые подозревали, что агенты бюро в то время действовали так, будто они заменили старых хозяев, принуждая черных к зависимости. Бюро часто впитывало в себя оскорбления белых южан. Принуждение чернокожих к полевому труду стало главной задачей сотрудников бюро, которых беспокоила зависимость чернокожих от федеральной помощи. Настоящая эмансипация подразумевала свободу от безделья и бродяжничества, которую мог обеспечить только труд.32
Зависимость была реальной. Страдания вольноотпущенников после войны сделали многих из них зависимыми от федеральной помощи, но в этом они ничем не отличались от белых беженцев. Тем не менее, это была благотворительность, а для многих чиновников бюро зависимость от благотворительности была формой рабства, поскольку ставила ее получателей в зависимость. Несмотря на то что в некоторых местах, например в Алабаме в 1865 и 1866 годах, белые получали от бюро гораздо больше пайков, чем черные, и несмотря на то что за время существования бюро примерно треть всех пайков доставалась белым южанам, агенты бюро были зациклены на зависимости черных.33
Худшие контракты бюро действительно лишали независимости и представляли собой скрытое отрицание мужественности чернокожих, но еще больший вред такие контракты наносили женщинам, особенно одиноким женщинам с детьми. Одной из мучительных трагедий рабства было разделение семей через продажу родителей или детей; свобода обещала положить этому конец, но вместо этого разлучение матерей и детей приняло новые формы. Во времена рабства хозяева приветствовали черных детей так же, как жеребят и телят, - как знак будущего богатства. Но в постбеллумскую эпоху, если только не удавалось получить на них завещание с помощью Черного кодекса, работодатели рассматривали детей, приходящих с домашней прислугой, как помеху. Они либо вообще отказывались брать их в дом, либо заставляли матерей отсылать их к родственникам.34
Чернокожие женщины, замужние или незамужние, наиболее остро осознавали, что новый порядок не был однозначным выбором между независимостью и зависимостью. Вольноотпущенники утверждали свою мужественность тем же способом, что и белые мужчины: владением своими женами и своим трудом. Они бросали вызов расовому порядку Юга, в то же время принимая и укрепляя его гендерную структуру власти. Вольноотпущенники уловили суть брачного договора и проницательно изложили ее. "Я считаю ее своей собственностью", - сказал один вольноотпущенник из Северной Каролины о своей жене. А вольноотпущенник из Теннесси заявил о своей жене: "Я женился на ней, чтобы она ждала меня". Бюро вольноотпущенников обычно разрешало женатому вольноотпущеннику заключать трудовые контракты на жену и детей, поскольку замужние вольноотпущенницы не могли заключать контракты. Вольноотпущенницы, по понятным причинам, часто не воспринимали это как свободу. Феминистка Фрэнсис Гейдж, выступавшая против рабства, рассказывала, что вольноотпущенницы говорили ей: "Вы даете нам номинальную свободу, но оставляете нас под пятой наших мужей "35.35
Чернокожим женщинам часто приходилось выбирать только между конкурирующими патриархами, но на Юге времен Реконструкции признание привилегий чернокожих мужчин давало им и их детям некоторую защиту. Чернокожие мужчины стали заключать контракты с владельцами плантаций для отряда или компании, обычно состоящей из родственников. Плантаторам приходилось идти на уступки, на которые они не шли с отдельными людьми. В отрядах могли быть и женщины, но замужние женщины старались отказаться от постоянного труда в поле. Они стремились посвятить большую часть своей работы созданию собственного дома и воспитанию детей. Когда чернокожие женщины делегировали ведение переговоров о своих трудовых контрактах чернокожим мужчинам, чтобы избежать условий, навязанных белыми мужчинами, они все равно часто осознавали опасность такой зависимости.36
Эти переговоры, направленные на сопротивление восстановлению принудительного труда, были частью более масштабных политических и социальных усилий чернокожего населения по воссозданию на свободе комплекса родственных связей, политических практик и добровольных организаций, корни которых уходят в рабовладельческие времена. Главы семей чернокожих стремились использовать труд своих жен и детей для обработки урожая и ведения домашнего хозяйства. Сопротивление бандитскому труду не позволило владельцам плантаций собрать свои рабочие силы, но большинство представителей старой элиты удержали свои земли. Возникла новая система аренды и издольщины. Сельским хозяйством занимались издольщики, получавшие от четверти до трети произведенного ими урожая, и арендаторы, платившие фиксированную арендную плату за землю. Такие соглашения представляли собой компромисс между желанием плантаторов привязать рабочую силу к земле и стремлением освобожденных людей к собственной земле и автономии.37
Чернокожие издольщики и арендаторы избавились от старых пережитков рабства, но не избежали эксплуатации. Ричард Крамп, бывший раб, рассказывал об опыте многих из них: "Три года после освобождения мы выращивали урожай на паях, а потом начали арендовать. Они платили не все, что обещали. Они забрали у нас большую часть. Они сказали, что цифры не врут. Вы знаете, как это было. Тогда нельзя было оспаривать слова человека". Если раньше плантаторы были рабовладельцами, которых определяли их рабовладельческие хозяйства, то после войны они стали помещиками, которых определяли их земельные владения.38
Поскольку независимость оказалась труднодостижимой, вольноотпущенники все же обзавелись зависимостью, хотя и не в том смысле, который представлял себе Фицхью. То, что Бюро и армия отступали в конце 1865 и 1866 годов, не означало, что они повсюду были лишены власти, к которой вольноотпущенники могли бы обратиться за физической защитой и за принуждением к исполнению контрактов и договоров аренды. В результате возникли отношения зависимости, противоречащие идеалам свободного труда, мужественности и независимости, но очень похожие на патронаж, который определял многое в ту эпоху. В действии агенты бюро часто действовали подобно другим политикам Позолоченного века. Они помогали тем, кто мог обратиться с убедительными призывами или заявить о своих обязательствах.39
Трудно считать издольщину и аренду триумфом, но в первые годы Реконструкции, когда плантаторы сначала отказывались признать конец рабства, а затем прибегали к насилию, чтобы заставить освобожденных людей вернуться к бандитскому труду, они были своего рода победами. Это были не те черные дома, которые представлял себе Наст; вместо этого они были частью более сложной реальности, в которой черные семьи находились между независимостью и зависимостью как от домовладельцев, которых они боялись и обижались, так и от федеральных властей, в помощи которых они нуждались. Свободные люди и белые южане понимали, что этот мир запутанной и отчаянной борьбы не позволяет легко провести разделение между зависимостью и независимостью. В суматохе южной жизни
