и защебетала. — Представляешь, из приемной Соловьянца вышел сам генерал Бурлицкий. Командир этих…мятежников.
Как и большая часть малороссов светская дива не признавала Черноруссию. Политики южных соседей откровенно боялись повторения эксцесса и на своей территории. Ведь минимум половина земель им досталась от Империи на халяву.
Арбатевич колыхнулась:
— Что он там делал?
— Вот и мой то же самое спросил. Но интересней всего то, что его до дверей проводил Сам.
Арбатевич с недоумением глянула на Улю и грозно спросила:
— В смысле?
На лице малоросски за короткое время проскочила целая палитра эмоций. И, наконец, она сообразила, что дала маху и испуганно прикрыла рот рукой, показывая чудеса современного маникюра.
— Ой! Я имела в виду председателя аппарата президента.
— Ох, Юля, Юля! Осторожней нынче нужно с такими фразами, — Мария повернулась и подозвала работника кейтеринга. — Нам два кофе, пожалуйста! Тебе какое, Уля? С молоком?
Арбатевич чуть не свалилась в гомерический хохот. Все в Петрограде уже знали о конфузе, что случился с Потоцкой в Риме. Светская дива потребовала в элитном ресторане пятизвездочного отеля «Латте» и здорово удивилась, когда ей принесли вместо кофе стакан молока. На возмущение россо-туристо работники ресторана веско ответили, что надо делать заказ точнее. А латте по-римски это и есть молоко. Безграмотно баристы понтовато называли в Росии кофе с молоком именно так — «Латте». Звучало красиво и пафосно.
Потоцкая побледнела и сдавленно ответила:
— Мне… просто кофе.
— Два черных, мальчик!
— А что твой говорит о подобном безобразии? Самый знаменитый бандит мира в столице империи!
Муж Потоцкой — известный банкир, сопровождающий большую часть сделок с оружием, в это смутное время стал богаче на несколько миллиардов и получил разом самый высокий статус из возможных. Патриотом он никогда не был, но нос держал по ветру и крутился, как флюгер. По его поведению становилось всегда понятно, куда вкладываться и кого облизывать. Арбатевич уже размышляла о том, что часть спонсоров её издательства вскорости все равно отвалится и не стоит ли поменять имидж заранее. Своих либеральных и излишне говорливых коллег она откровенно презирала, считая их никчемными пустобрехами. Ведь большая часть нынешней «надежды демократии» — это детки и внуки имперской элиты. Им с детства все доставалось легко, потому они начинали презирать свою бедную страну с пеленок. Не забывая при этом сосать из нее соки и денежные средства.
Но времена меняются.
— Я не знаю, — Потоцкая что-то просекла и манерно выгнула губы. Дурой она точно не была.
— Уля, помнишь, я тебе говорила о месте креативного директора?
Глаза малороски вспыхнули:
— Правда, что ли? Я, по-твоему, готова?
«Как легко купить эту надутую курицу!»
— Так у тебя уже появился опыт. «Вечера в Петродворце» получились изумительными.
Глаза у банкирши отчаянно загорелись. Она здорово боялась, что её считают в столице обычной малоросской дурой. По сути так оно и было, но Мария всегда с ней говорила приветливо и принимала, как равную. Хитрожопая издательша с раннего детства знала, что яйца надо класть в несколько корзин разом и не забывать загребать погуще.
— Ты так считаешь?
— Да половина Петрограда только об этом говорит. Просто они тебе завидуют. Кишка тонка повторить.
Уля воодушевилась и немедленно заказала шампанское. Самое дорогое. Элитные напитки в салоне было принято оплачивать посетителям. Арбатевич поступала просто, раз в месяц высылала счета богатым «салонщикам». Никто уже обычно не помнил, сколько потратил на самом деле. А признаваться в том, что тебе жалко денег, подобные посетители не любили. Тетеньке же лишняя копеечка на личный кошт капала.
— Твои предложения, Машенька?
«Ого, вот сучка крашеная! Уже преференции себе выбивает!»
Но бизнес есть бизнес, в нем места сантиментам, пафосу и прочей мутотени, до чего были падки дешевые политики. Даже война и людская кровь лишь способ заработать.
— Офис на седьмом этаже башни. Лимузин за счет издательства, — по мере перечисления пустячных по меркам Петрограда плюшкам глаза Ули разгорались все больше. Как же — это она сама, а не муж. Мария же стелила гладко, подбираясь коготками все ближе и ближе к девичьему горлу. — Ты будешь нашим представителем на форумах и показах.
Потоцкая все-таки не была полной дурой, уловив во взгляде ушлой издательши холодный посыл.
— Что ты хочешь от меня?
— Работать за тебя, Уля, будут твои замы. Не перебивай, пожалуйста. Твоя задача быть лицом издательства, — Арбатевич осмотрела «рабочий» стан подруги, — и заодно его тылом. А это зачастую важнее.
Потоцкая важно кивнула. Про тыл и «фасад» она отлично понимала.
— Завтра же подберу себе нового дизайнера одежды. Что-то более деловое.
— Правильно. И еще, — наступила главная часть Марлезонского балета, — приведи ко мне в салон жену Соловьянца.
Уля захлопала накладными ресницами. Нетривиальная задача! Провинциалка, пробившаяся наверх с помощью неповторимых возможностей тела, моментально прокачала ситуацию и решила, что поручение в нынешних условиях ей вполне по плечу. С Людмилой она была неплохо знакома. Да и той лишний раз мелькнуть в журнале также выгодно. Чай, муж не последний человек в государстве. Пусть все видят, что его жена находится в элите.
— Я её навещу сегодня же вечером.
Арбатевич улыбнулась. Она не ошиблась в этой вертихвостке. Амбиции и желание залезть на хрен повыше, вот что двигало принесенных ветром перемен малороссок. Странно, в старые добрые времена в столицу Империи обычно заносило их мужчин.
— Машенька, ты слышала? Какой ужас!
— Что такое, Ирина Фёдоровна? — Арбатевич сейчас меньше всего готова была говорить о войне. Но она догнала и её доселе уютный мирок.
— Эти дикари убили моих любимых франков.
— Кто, где?
Недоумение хозяйки салона поспешил рассеять Глеб Борисович, известный коллекционер фриков столицы.
— Это война, милочка. На ней убивают. И хороших, и любимых!
Старушка, досмертное предназначение которой было оставаться бывшей женой первого премьера Конфедерации, скривила губы.
— Не надо было позволять этим смердам поднимать мятеж. А сейчас расхлебывайте! Страна в блокаде, нас все ненавидят!
— Полно вам, Федоровна! От иностранных гостей на Дворцовой не протолкнуться.
Старуха зашипела:
— Что мне дело до узкоглазых обезьян и негритосов? Они никогда не заменят цивилизованные народы.
Арбатевич лишь тихонько выдохнула. Как у этой публики высокие идеалы демократии так легко мешаются с явным расизмом? Вроде в Европе подобное под жутким запретом. Но что поделать, придурковатая Фёдоровна под негласной защитой Самого.
