бросить. Они так подыхали. А потом этих гусей приносить к бауэру, доказываешь немцу этому, что гуси эти померли, а фактически — живые в тот момент! Тогда берем их себе. Так потихоньку варили, а то бы с голоду померли. Ну и попадало ж нам! А все равно мы — свое…
У нас в деревне убитых жутко сколько было… Много наших тут из Сибирской дивизии. Были и немцы. Их не узнаешь. У нас в Дубровке ходить по улице нельзя было из-за коней убитых, из-за людей.
Добавление. Баня во рву
Когда я пришел, женщины рассказывали: здесь стояла баня во рву. И когда открылся бой, женщины все в блиндаже поховалися. Во время боя столько тут наши побили немцев! Они раненых в баню свозили, человек сто, а может, и больше. И когда с Кусаковского леса, оттуда ударили из орудия, то снаряд как раз в баню эту угодил. И баню эту… когда женщины с блиндажа вылезли, посмотрели — бани этой нет! Она внизу стояла. Мы все-таки уладили так ловко, в самую цель! И эти все там… Там подбирать нечего было, все на куски поразорвало!
19. Комсомолка Нина Бойкова
Везла Нина на лошадях хлеб колхозный прятать, хворостом сверху закидала. Едет, а самой боязно… Да вот их нелегкая и несет, едут на мотоциклетках. Раскидали хворост… «Брот? Клеба?» — «Хлеб, — говорит. — Капут! Партизан!»
Поворачивают лошадь, она — не давать! «Не ваш, — говорит, — хлеб везу, а свой, советский!» Так и сказала — «советский». Как услышали — хвать, один выхватил револьвер, наставил на глаза ей и — выстрелил. А другой сапожищем размахнулся да стал бока, грудь девичью уродовать. Бросили замертво на воз и повезли.
Через неделю идет, глядим, тень загробная. Шатается, черная вся: били ее очень. Рот не открывается и зрительный нерв перебит.
Выходила ее мать, отошла маленько родимая, да глупенькая стала — и ни словечка не молвила. Наши пришли, а она несмышленая, слепенькая, улыбается, да и только.
На колхозное довольствие ее взяли, все тащат… Разговорить хотят, чтоб рассказала что, а она не помнит ничего, что в жизни у ней было.
А счастье большое было у ней до войны: молодая, с пятнадцатого году, верткая, красивая, на комбайне работала. Стахановкой была и все песни пела.
Пропала Нина Бойкова: после выборов десятого февраля умерла. И вся семья их, даже вся родня вымерла в войну.
После говорили у нас, партизанам она хлеб везла. У нас в лесах стояли партизаны, вот она и ехала к ним, когда повстречали ее немцы.
20. Как я помогала своим бойцам
Когда началась война, через три месяца нас заняли немцы. Когда они к нам приехали, у меня как раз остались при отступлении пять человек, застряли в моем доме. Куда мне их девать? Немцы нагрянули, мне их пришлось в подпол опустить, пять своих солдат. Они сидят у меня сутки, а у меня девять человек немцев. И что ж мне теперь делать? Лезут (немцы. — А. Г.) за картошкой, отвари.
Я им туда опускаю хлеба или там чего иное и для своей нужды ведро. Они сутки так просидели, у них больше сил не хватало.
У меня был короб, что головицу мы собирали для скота. Я в раненькое утречко встаю и накладываю соломы, короб большой. А они, немцы, уходят на завтрак чай пить в тот край. Я хоть одного, да вызову. У нас стояла рига за деревнею, и я отвезла на тележке первого в ригу. За два дня я их всех вывезла. Два дня кушать им носила. Солому накладываю, прикрою, а оттуда везу головицу.
Они все меня благодарили, на третий день привезла (провизию. — А. Г.), а — никого нет. Я постояла, погрустила, ложки взяты, чугунок оставлен, хлебушко все взято. И я обернулась обратно, легко вздохнула. Думаю, что пробрались они ночным путем. Собирались, как я говорила, на Хлепень. Так я этих солдат отпровадила. Они мне обещали оставить адреса, а почему-то не оставили. И до сих пор страдаю, потому что ничего о них не знаю.
У меня стояли немецкие солдаты, развозили пакеты на фронт, мотоциклисты они были. Четверо ушли, остались пятеро. Мы остались на кухне, а они занимали переднюю.
В скором будущем три месяца они отстояли у нас. Девятнадцатого января крещенье, у нас завязался бой. Они стали куда-то уходить. Ушли, пришли назад. Это было после того, как под Москвой остановили их фронт.
Они пришли. Через три дня завязался бой. А мы думали, что такое?.. Наши откуда-то появились, тут полегли вокруг дома. Я стала спрашивать: «Откель вы появились?» — «Вот с этой деревни нас сюда подбросили, а немцы отошли в Богданово, в село».
С Богданова там им ловко было стегать нас, с пригорка, за елочками… Немцы бьют так: день они бьют и занимают нашу деревню. Всех наших отгонят и побьют, которые попадают. Начинается ночь, наши обратно наступают, немцы отходят. Их прогонят и бьют — всякое. Целую ночь наша деревня занята нашими. Целых восемь дней ходила наша деревня из рук в руки. Только осталась моя хата и еще одна — побили и пожгли, а был сорок один дом. Погибло у нас много: Прокопова семья, дядя Егорка выскочил, танком ему перерезало голову. Тетка Арина, его жена, вон из окопа вылезла, ее ранило. А помочь никак нельзя было: бомбили еще. Много, много народу погибло.
А я со своими двумя сыновьями не могла идти в окопы. Проглянула, рассмотрела: со всех сторон летят в наш дом. В соседнем — были немцы, а по ту сторону — наши русские. Я с детьми попала в перекрестный огонь. Я их в подпол посажала, да испужалась: сгорим мы здесь, — вытащила их.
Тут раненых тащат в избу: «Мамашенька, милая, ты ж перевяжи!» У меня белье было, я изорвала. Бинтики, что там бинтики? Его надо целым полотенцем перевязывать. «Ты не стесняйся, перевяжи». Я все полотенца перервала, девять человек перевязала в своем доме. Наконец негде нам уже тут находиться, да и умаялись. Пошла со своими сыновьями, в сено забилась. Снаряд ка-а-к дал, стену прорвало, я испугалась. «Маменька, нас ведь убьют!» — «Детки, а что ж делать? Сидите до время».
Потом слышу — грохот, в окно (в дом. — А. Г.) закинули гранату. Ай, теперь раненых добьют! Слышу, рушится печка. Затихло…
Прихожу домой. А я одного бинтовала: ранило ему руку, перебило, я накладала ему с книжки переплет и заматывала, а потом ранило его прямо навылет в пах. Так я его тут бинтовала, а
