Уверен, что не хочешь?
Горячие пальчики скользнули под воротник рубашки, царапнули кожу. Я вздрогнул и перехватил ее запястья, мягко, но твердо отстраняя от себя.
— Извини, Кать. Не выйдет. Я не могу так с Никой. Она этого не заслужила.
В зеленых глазах полыхнула обида вперемешку с разочарованием. Катька отпрянула, скривив алые губы в презрительной гримасе.
Дело твое, Волков. Охота строить из себя рыцаря — флаг в руки и барабан на шею. Только потом не кусай локти, если твоя ненаглядная Ника с Лешкой останется. Приползешь ко мне плакаться — может, и пущу на порог. А может, и нет.
Я только устало покачал головой. Глупая баба, ей-богу. Ничего не понимает. Тут ведь дело даже не в Лешке. А в моей чести, в верности своим чувствам. Нельзя предавать любовь в угоду низменным порывам. Иначе грош тебе цена как мужику.
— Прости, Катюш, — вздохнул я, глядя в сторону. — Ты мне симпатична, правда. Но сердце мое отдано другой. И марать себя изменой не хочу. Найдешь еще кого-нибудь, не сомневаюсь.
Но она будто не слушала, сверля меня странным, нечитаемым взглядом. А потом резко качнулась вперед и впилась в мои губы злым, колючим поцелуем. Настолько неожиданно, что я опешил. Но тут же отшатнулся, сердито сведя брови. Это еще что за хрень?
— На прощание, Волков, — прошипела она, сощурившись. — Чтоб знал, от чего отказываешься, кретин. Погоди, твоя зазноба сама к Лешке сбежит. Вот тогда и поймешь, какой ты идиот.
И, зло сплюнув, развернулась и застучала прочь на шпильках, оставив меня стоять в растерянности. Ну и стерва! Права Ника — доверять этой хищнице нельзя. Окрутит и глазом не моргнет. Тьфу ты, мерзость какая!
Брезгливо отшвырнув смятую салфетку, я швырнул на стойку купюры и тоже рванул на выход. В голове шумело, мысли разбегались. Домой тянуло как магнитом. К Нике. Лишь бы увидеть ее, убедиться, что у нас все хорошо. А дальше — будь что будет. Лешка и без моих козней вляпается по самое не балуйся, это как пить дать.
Тихо щелкнул замок. Войдя, я увидел Нику — она сидела в гостиной, поджав ноги, и задумчиво смотрела в ночное окно. Такая уютная, родная, в милой пижамке, с трогательно растрепанным хвостиком. У меня аж сердце защемило от нежности. Так и тянуло подойти, сгрести в охапку, уткнуться лицом в ароматные волосы. Но какое-то смутное беспокойство вдруг царапнуло изнутри, удержало на месте.
— Бессонница? — тихо спросил я, подходя ближе.
— Вроде того, — бесцветно отозвалась она. — А ты чего так поздно?
— Надо было кое-что обдумать. Прошвырнулся, проветрил мозги.
— И как, помогло?
Она поднялась с кресла и медленно, будто нехотя приблизилась ко мне. Принюхалась, нахмурилась. От меня явственно несло коньяком и сладкими духами.
Катькиными духами.
Ника вгляделась в мое лицо, чуть склонив голову набок. Черт, как неуютно под этим ее пристальным взглядом! Будто я и правда в чем-то провинился. Хотя, по сути, так оно и есть.
— Макс, это что? — спросила она тихо и вдруг коснулась пальцами моего воротника.
Я оторопел, почувствовав, как кровь стынет в жилах. На ее пальце алел размазанный след губной помады. Катькиной вульгарной помады. Как я сразу не заметил, кретин?
Ника молча рассматривала яркое пятнышко, а потом подняла на меня застывший, нечитаемый взгляд. И от этой ее мрачной невозмутимости мне стало совсем худо.
— Ника, я… — начал было я, но она жестом оборвала мои путанные оправдания. Мотнула головой, горько усмехнувшись.
— Не надо. Не трудись, Макс. Все и так понятно.
И, отвернувшись, тихо побрела прочь, ссутулив плечи. Исчезла в полумраке коридора, оставив меня стоять в остолбенении. С холодным комом в груди и едкой горечью в глотке.
Щелкнул замок, отрезая меня от нее. Невидимой, но ощутимой стеной.
А я так и стоял, оглушенный, растерянный. Хотелось пойти следом, упасть в ноги, вымаливать прощение. Объяснить все, признаться в своих идиотских планах, в том, как облажался. В том, как люблю ее, черт подери! До одури, до потери пульса.
Но гордость не позволила. Ну уж нет, хватит. Наунижался по самое не балуй. Не пацан сопливый, в конце концов. Сама позовет, когда надумает. А не позовет… Что ж, значит, не судьба. Переживу как-нибудь.
Вот только легче от этих мыслей не становилось. Наоборот, на сердце будто камень лег, стало трудно дышать. Тоскливо до воя, паршиво до чертиков.
Твою мать, Волков, что ж ты за идиот такой? Сам все похерил, сам оттолкнул единственную женщину, которая тебе дорога. И ради чего?
Стиснув зубы, я двинулся в гостиную, на ходу стягивая куртку. С утра попробую снова поговорить. Хотя вряд ли усну сегодня. В мыслях сумбур, на душе погано. И тоска по Нике крепчает с каждой секундой.
Так и сидел, бездумно глядя в темноту. Пережидал, перемалывал в себе эту чертову ночь, чертову ошибку. Ждал, надеялся — вот сейчас скрипнет дверь, зашуршат мягкие шаги. Вот сейчас она выйдет, обнимет, прижмется всем телом. Шепнет на ухо что-нибудь ласковое, теплое. И все станет неважно.
Но она не вышла. Ни через час, ни через два. А под утро я так и уснул на диване — одетый, злой на весь свет. И снилась мне ледяная пустыня, воющая на одной пронзительной ноте. И холодные серые глаза, глядящие с немым укором. Никины глаза.
38
С самого утра меня мучает жуткий токсикоз. Стоит лишь приподнять голову от подушки, как желудок скручивает спазмом, и меня бросает в холодный пот. Превозмогая тошноту, кое-как добираюсь до ванной и склоняюсь над унитазом. Несколько минут меня выворачивает наизнанку, пока в желудке не остается ничего, кроме желчи.
Умываюсь трясущимися руками, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале. Бледная, осунувшаяся, с темными кругами под покрасневшими глазами — краше в гроб кладут. Тяжело вздохнув, бреду на кухню роскошной квартиры Макса, ставшей моим временным пристанищем. Без сил опускаюсь на стул, обхватываю себя руками. О еде даже думать не могу — от одного ее запаха к горлу подкатывает тошнота.
Завариваю себе ромашковый чай, в надежде, что он поможет унять спазмы в желудке. Грызу галетное печенье, то и дело прислушиваясь к ощущениям в теле. Малейшее движение — и меня снова начинает мутить. Вот тебе и беременность, о которой я так страстно мечтала. Где ощущение эйфории, прилив сил и неземное сияние? Что-то пока только слабость, раздражение и позывы на рвоту.
И ведь ребенок этот, скорее всего, от Макса… От одной мысли об этом к
