я, вспоминая свой особняк со «всеми удобствами». — А если ты ублажаешь власть имущих — это не творчество, а скоморошество. А поэтому не надо обижаться или расстраиваться от невнимания к нашим персонам. Наоборот… Отвернулись отцы-командиры от нас и слава, извиняюсь, Богу. Значит, никуда не пошлют. И если мы не будем надоедать, будут иметь нас ввиду. Это для нас подобные выступления что-то необычное и значимое. Для них — одно из многих в календаре мероприятий. А мы должны воспринимать его, как событие, дающие что-то лично нам: опыт, например. Вот эту грамоту можно будет показать кому-нибудь.
— Столько мондячить и задарма? — обиженным тоном спросил Гриша. — Ведь обещали что-то.
— Обещали, значит — дадут, — пожал плечами я.
И вправду дали. Аж по двадцать рублей, которые за меня в филармонии получил Семёныч.
Мой друг — цыганский барон тоже присутствовал на концерте, активно нам аплодировал, а потом встретил меня, когда я вышел из краевого комитета партии. Он сидел в чёрной волге, припаркованной рядом с «буханкой» в которой лежала наша аппаратура и инструменты. Буханку выделила Ирина Григорьевна, тоже присутствовавшая на концерте, и сильно удивившаяся нашему с Романом знакомству.
После крайкома мы поехали ко мне домой на улицу Семёновскую, где весело отметили первое выступление. Кроме нашей музыкальной команды присутствовали Роман и Ирина Григорьевна. Увидев их, сидящими рядом, мне показалось, что они брать и сестра. Потом я вспомнил, что и отчества у них одинаковые и спросил:
— Что-то меня терзают смутное подозрение, а не родственники ли вы?
— Вы, Женя, будете смеяться, но таки да! — С еврейским акцентом сказал Роман. — Эта Ирина Григорьевна… Она мне сестра.
— Так это ты тот цыганский барон, что не хочет выдавать за Женю свою Танечку?
Я взвился.
— Что значит: «он не хочет»⁈ Это яне хочу!
Они оба рассмеялись.
— За кого выдавать Танечу? За нашего Женьку? — удивилась Лера, чуть осоловевшая от шампанского. — Он же ещё маленький. Или нет? Что-то я уже запуталась…
— Маленький-маленький, — пробубнил я. — Отстаньте вы уже от меня с вашими свадьбами-женитьбами. До восемнадцати лет чтобы не подходили.
— Русо туристо, — показал на меня пальцем Роман. — Облико морале.
Ирина Григорьевна прыснула и кокетливо спрятала от меня глаза за фужер с шампанским. Она уже тоже была чуть-чуть навеселе. Мы хорошо сидели. Звучали мои песни, наши песни, и песни «Битлз» в моём исполнении под простую акустическую гитару. Меня было слишком много… Я отпросился отдохнуть, меня отпустили.
Я ушёл в спальню, закрылся, чтобы не мешали, и лёг, но тут прилетел на вертолёте крокодил Гена. Но не тут то было. Я знал хороший способ от него избавиться. Надо было согнуть одну ногу в колене и поставить на ступню. Это помогало, но плохо. В тринадцать лет упиться шампанским? Я понимал, что это пошло, но не мог себе это запретить. Мне надоело быть маленьким. Меня тошнило от того, что я был маленький, беспомощный и ещё долго буду таким. Я плакал, а крокодил Гена на голубом вертолёте всё пытался накормить меня эскимо. Но меня тошнило и от эскимо.
Проснувшись от стука в дверь, я открыл глаза и понял, что уже утро.
— Женька, ты как там? — спросила меня Лера. — Живой?
— Живой, — ответил я и зевнул. — Сейчас выйду.
Забавно, но ощущений «похмелья» не наблюдалось.
— Эх, молодость! — подумал я. — Пьёшь, всю ночь не спишь и утром ничего не видно, а в старости наоборот: спишь, не пьёшь, а всё равно утром выглядишь так, словно всю ночь бухал. Хе-хе-хе…
Оказалось, что все ночевали у меня и даже Лера.
— Я отзвонилась домой, — сказала она. — Сказала, что останусь ночевать у тебя.
— И что, родители разрешили? — удивился я.
— Да, — сказала Лера и почему-то покраснела.
— Она сказала, что уже взрослая и сама знает, где и с кем ей ночевать, — сказал Андрей и загыгыкал.
— Я не то имела ввиду, — чуть не заплакала Лера. — Я утром все им объяснила.
— Когда проспалась! Гы-гы! И кога мы ей рассказали, что она вчера наговорила родителям, — Андрей не унимался. — Пришлось Ирине Григорьевне ввыступить в роли твоей матери и заверить Леркиных родителей, что всё в порядке, просто «Лерочка немного перевозбуждена после концерта».
— А что они даже не пришли посмотреть⁈ — возмутилась Лера. — Ваши все были, а мои…
— Ладно, — чуть пристукнул я ладонью по столу. — Андрюша, зачем над девушкой издеваешься? Я сам сегодня всю ночь на вертолёте летал.
— Да? А по тебе не видно! Гы-гы! — зацепил меня Андрей.
— Где вы все разместились, то? — спросил я, игнорируя барабанщика.
— Да по двое. Лерка в твоей мастерской спала. Мы в зале с Гришкой на диване. Ирина Григорьевна на твоём рояльном диване, а Роман Григорьевич на раскладушке.
Я с удивлением посмотрел на цыгана. Он пожал плечами.
— Надо было ребят проконтролировать. Мало ли что…
— А что там нас контролировать? — буркнул Григорий.
Цыган криво ухмыльнулся и хмыкнул.
— А кто порывался Женькин коньяк выпить? — зло зыркнула на Гришку Лера.
— А кто к нему в спальню, скрёбся ночью, — незлобливо ерничая, передразнил её тон Гришка.
— Дурак! Я хотела просто спросить…
— Гы-гы-гы…
— Нормально погуляли, — вздохнул я, подумав, что правильно сделал, что закрылся в спальне. А то бы… Мама дорогая, что могло бы быть. Мог и с Шапокляк перепутать. Да-а-а-а…
— Значит, оргия не переросла в вакханалию, только благодаря Роману Григорьевичу и Ирине Григорьевне. Кхе-кхе… Спасибо вам, люди добрые.
Я встал чинно поклонился в пояс, а потом заржал, аки конь. Залился, так сказать, жизнерадостным, звонким, детским смехом. Через секунду меня поддержали все, даже Ирина Григорьевна, точно так же глядящая на меня сквозь бокал с шампанским.
— У неё отгул, что ли? — подумал я.
Мы дружно позавтракали, причём, Роман с коньяком, а Ирина с шампанским, снова приехала «буханочка», куда уселись ребята со своими инструментами и Ирина Григорьевна. Все уехали, а мыс цыганом остались. Я сразу понял, что у него ко мне имелся разговор и не ошибся. Ещё на улице — стоял четверг, но в школу я не пошёл — Роман потянул меня в сторону набережной. Хорошее тут всё-таки было место, чтобы просто гулять. Или не просто гулять… Да-а-а…
— Слушай, Женя. Ты мне как-то песню пел, э-э-э, про «Владимирский централ». Помнишь?
— Понятно, помню!
— Хорошая песня. Душевная.
— Хорошая. И что?
— А у тебя чего-нибудь похожего нет ещё?
— Тебе зачем? — заинтересовался я.
— Да понимаешь, есть тут один, э-э-э, человек… Я к нему обращался, когда тебя прессовать пытались… Так вот у него именины скоро…
Цыган замялся.
Глава
