оперативника со стальным взглядом. Я много раз видела, как он идет по аэропорту: настороженные глаза, улыбка и манера двигаться, выдающая знакомство с боевыми искусствами и силу, с которой придется считаться. Даже я бы его заподозрила. А я всего лишь милая большеглазая бразильская девочка из семьи, которая очень любит путешествовать.
Поскольку способов вернуться в Израиль для него пока нет, он решает подождать нас в Париже. Через месяц закончатся игры, и срок действия наших виз истечет. Я не могу представить, что его не будет так долго. Как мы справимся в одиночку? Что мы будем делать?
Но, как ни странно, мы продолжаем вести обычную жизнь. Я тренируюсь, Фрэнк тоже, Кьяра, хоть и выглядит мрачной, но ходит с нами на пляж. И так каждый день. Правда, мама изменилась. Она записалась на танцы в ближайшую студию. Такое с ней впервые. Она никогда не развлекается, а только организовывает наши развлечения.
Однажды мы все заходим за ней в студию и неожиданно для себя задерживаемся там. Я не могу оторвать взгляда от мамы. Она умеет танцевать, хотя никогда этому не училась. Когда я смотрю на нее, улыбка не сходит с моего лица. Мягкие темные кудри свободно рассыпались по плечам, щеки горят, а другие женщины рядом с ней выглядят тяжелыми и неповоротливыми. Даже Кьяра и Фрэнк, которых мама в принципе впечатлить не способна, наблюдают за ней, подняв брови.
Часто во время тренировки я смотрю на зрительские места и думаю, как же маме скучно. Однажды я спросила, отрывает ли она вообще глаза от книги, чтобы посмотреть на меня и подумать: «Господи, опять заднее сальто!» Ласково и немного грустно она сказала, что наблюдать за дочерью, которая так свободно взлетает в воздух, — одно из главных удовольствий в ее жизни. Я не поверила.
Но сейчас, когда она так легко двигается, я понимаю радость наблюдения. Я простояла бы здесь, за стеклом, целый день, лишь бы смотреть, как она становится собой: полной жизни, лукавой, с невероятным чувством ритма. Она счастлива. По-настоящему счастлива. И я понимаю, что в этом нет ничего удивительного.
Тель-Авив гудит из-за Маккабианских игр. Третье по величине спортивное событие в мире наконец началось. Участвуют пять тысяч спортсменов из тридцати трех стран. Стадион в Рамат-Гане будто пульсирует от криков тысяч болельщиков. Я сижу на трибунах с мамой и Кьярой, и у меня от волнения трясутся колени: мы ждем начала церемонии открытия. Участников отвезли в секретное место, подальше от открытого стадиона — из соображений безопасности. Фрэнку сказали только, что они пойдут оттуда к стадиону под серьезной охраной.
Важный человек в костюме проходит по полю, сопровождаемый взволнованным шепотом зрителей. Он поднимается на трибуну для почетных гостей, которая отделена от всех остальных, и я наклоняюсь вперед, пытаясь рассмотреть его получше. Человек — а это может быть только премьер-министр Биньямин Нетаньяху — устраивается на сиденье. Аккуратно расчесанные на пробор седые волосы, розоватое лицо.
Мы ждем и ждем. Я нетерпеливо подпрыгиваю на месте. Оглядывая трибуны, над которыми развеваются яркие флаги со всего мира, я вижу, что люди уже посматривают на часы. Выводите спортсменов, зажигайте факелы, давайте уже! В ложе Нетаньяху возникает какое-то движение: человек в черном проходит мимо охраны и наклоняется к уху премьер-министра. Я подаюсь вперед, хотя до него слишком далеко, чтобы что-то расслышать. Человек уходит, а Нетаньяху сидит неподвижно.
Что-то происходит у нас за спинами. Яркий свет заливает стадион снаружи. Когда я снова смотрю на ложу, премьер-министру что-то шепчет уже другой человек. Церемония должна была начаться, кажется, миллион лет назад.
Бжж, бжж, бжж…
Звук лопастей тяжелого вертолета заставляет нас поднять глаза к небу. Вдалеке завывает сирена.
— Что-то произошло. — Мама резко встает и идет к проходу.
Кто-то из организаторов — с гарнитурой в ухе — быстро бежит мимо вниз по ступеням. Мама умудряется перехватить его и спросить, в чем причина задержки.
— Все в порядке, пожалуйста, оставайтесь на местах. — Он даже не останавливается.
Мы хорошо знакомы с обманом и сразу его распознаем. Почетные гости в ложе хмурятся, что-то шепчут в микрофоны, обсуждают. А мы уже бежим вниз по бетонным ступеням. Зрители по сторонам сливаются в цветные полосы. У меня сжимается желудок, и мне хочется поскорее вырваться наружу, туда, где будет пространство для маневра.
Когда мои кроссовки наконец касаются гравия за воротами стадиона, раздается оглушительный рев. Ветер швыряет мои волосы мне в лицо. Военный вертолет, похожий на ощетинившегося стволами зверя, летит низко над землей, освещая путь прожектором. Орет сирена скорой помощи. Случилось что-то ужасное. Слишком много военных, слишком много стволов.
Мы следим за вертолетом. Он присоединяется к другим, которые кружат в вечернем небе, как жуткие насекомые, и обшаривают прожекторами землю. Мама пробивается сквозь толпу к ближайшему солдату.
— Что происходит? — Я слышу в ее голосе еле сдерживаемую панику.
— Мы не владеем информацией, — без выражения отвечает он.
Ствол автомата направлен в землю, палец лежит на предохранителе.
— Мой сын участвует в церемонии, расскажите мне всё!
— Всё в порядке, сохраняйте спокойствие. — Он уходит.
— Здесь мы ничего не узнаем, — говорит мама. — Надо идти домой, чтобы Фрэнк мог до нас дозвониться. Он же не знает, где мы.
Мы бежим по улице, она держит меня за руку, Кьяра спешит следом. Я оглядываюсь на вертолеты, летящие над самой землей.
В лобби мы набрасываемся на ночную консьержку.
— Вы не видели моего сына? — Мама поднимает руку над головой, чтобы показать его рост.
Но в этом нет необходимости: женщина за стойкой, конечно, его знает. Она каждый день подкрашивает губы перед его приходом с тренировки. Но ей ничего не известно. Мы беспомощно стоим в лобби.
— Такси! — вдруг кричит мама.
Если учесть, что у них всегда включено радио и что они постоянно общаются друг с другом, водители такси кажутся неплохим источником новостей. Ура! У нас есть план!
— Здесь рядом стоянка, пошли! — Мама велит Кьяре идти в номер на случай внезапного звонка, а мы выбегаем на улицу.
Таксисты стоят плотной группой и молчат, а не курят и не болтают, как обычно. Мама уверенно направляется к ним.
— Мост рухнул, — отвечает один из них по-английски. — Говорят, террористы подорвали.
— Что за мост? — хором спрашиваем мы.
— Маленький. — Мужчина затягивается сигаретой. На щеках у него темнеет щетина.
— Значит, со спортсменами всё в порядке?
Он прекращает выдыхать дым и мрачно смотрит на нас. Дым медленно расплывается в воздухе.
— Нет. Они шли по мосту, когда тот упал.
Мама отшатывается, будто
