Барон довольно усмехнулся, а Уитмен в ужасе уставился на Яна.
— Здесь дамы, Чэтвин. Д-должно быть, эта картина… представляет особую художественную ценность?
Виола закусила губу, чтобы не расхохотаться. У Майлза был такой вид, словно только что объявили, что гостей будут развлекать голые танцовщицы.
— Все они замужем, Уитмен, — парировал Ян, — и все они видели пикантные картины ранее.
Майлз робко кивнул.
— Да… наверное. В конце концов, это искусство.
— Вы слышали о художнике эротического жанра Викторе Бартлетте-Джеймсе, леди Чешир?
Вопрос задал Фэйрборн, которого, похоже, забавляло все это мероприятие.
Виола сделала еще один глоток шампанского.
— Уверена, о нем все слышали, сударь. По меньшей мере все, кто причастен к лондонскому миру искусства.
Помолчав несколько секунд, Фэйрборн спросил:
— Как вам кажется, куда можно повесить произведение такого искусства? Определенно не в гостиную.
Брисбен усмехнулся, потом закашлялся, замахал руками и отошел от их группки — по всей видимости, поперхнулся пирожным. Уитмен выкатил глаза, покраснел как рак и стал смущенно переминаться с ноги на ногу. Виола же, хотя никогда в жизни не оказывалась в более неловкой ситуации, сумела сохранить пусть и напускной, но достойный вид.
Прочистив горло, она ответила:
— На мой взгляд, если человек может позволить себе купить оригинал Бартлетта-Джеймса, то и повесить он его может, куда ему вздумается, ваша светлость.
Фэйрборн почти улыбнулся. Потом кивнул Виоле и ответил:
— Не думал об этом, но, полагаю, вы правы, сударыня.
Пытаясь не обращать внимания на заливающий щеки румянец, Виола сделала очередной глоток из фужера. К счастью, Уитмен отвернулся, чтобы поговорить с миссис Куикен, а Фэйрборн извинился и пошел к буфету. На миг Виола почти расслабилась, но тут Ян напомнил, что до сих пор стоит у нее за спиной.
Пригнувшись к самому ее уху, он шепнул:
— По-моему, эротическую картину лучше всего повесить в спальне. Как думаете, леди Чешир?
Ей хотелось кричать, но она повернулась к герцогу и с непроницаемым видом сказала:
— Если вы пытаетесь меня смутить, ваша светлость, у вас ничего не выйдет.
— Смутить вас?
Виола глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
— Вы же знаете, я вдова и художница, поэтому эротические работы и их демонстрация на публике меня не шокируют.
Ян впился в нее взглядом.
— А как насчет частного просмотра?
Виола нервно оглянулась по сторонам и с некоторым облегчением отметила, что в пределах слышимости как будто никого нет.
— Виола?
Она вновь обратила к Яну испепеляющий взгляд.
— Полагаю, частный просмотр — удел джентльменов, ваша светлость.
— Ах. — Он снова опустил глаза к ее лифу. — Значит, рисунок, который я приобрел, никогда не висел в вашей спальне и не радовал ваших с мужем глаз?
Виола открыла рот от изумления, потом, оправившись, прошептала:
— Это вас не касается.
В ответ на губах Яна появилась искренняя улыбка, первая, какую она у него увидела, и выражение коварного довольства вмиг слетело с его красивого лица.
— Я проголодалась, — солгала Виола, отворачиваясь от герцога.
Ян быстро потянулся за ее рукой и осторожно привлек ее назад. Склонившись к ее уху, он шепнул:
— Я тоже голоден, Виола, и ваш рисунок, который после сегодняшнего просмотра я собираюсь повесить в спальне, еще больше распаляет мой аппетит.
Виола не могла на него посмотреть, но успела заметить, что один-два человека с любопытством за ними наблюдают. Перебарывая острое желание плеснуть остатки шампанского в лицо герцогу, она мягко высвободила руку и пробормотала:
— Вешайте его хоть черту на рога. А сейчас оставьте меня в покое. Люди смотрят.
С этими словами Виола подобрала юбки, обошла Яна и направилась к буфету, раздраженно слушая, как он посмеивается ей вслед, и изо всех сил пытаясь игнорировать распалившуюся плоть.
Три четверти часа Виола томилась под гнетом тревоги и могла лишь жевать ростбиф, огуречный сандвич и имбирный кекс, которые положила себе на тарелку, слушать, как леди Фримонт и леди Брисбен обсуждают благотворительность и светские новости, и держаться подальше от мужчин. Наконец, леди затронули тему искусства, и разговор приобрел гораздо более интимный характер.
Леди Фримонт, женщина под шестьдесят с широкими бедрами и плечами и густыми седыми волосами, собранными в высокую прическу, склонилась к Виоле и нетвердым от выпитого, заговорщическим голосом спросила:
— А вы никогда не создавали таких, леди Чешир?
Виола удивленно на нее посмотрела.
— Прошу прощения?
Леди Фримонт рассмеялась и шепотом пояснила:
— Пикантных картин!
Леди Брисбен захихикала, как подросток, а миссис Куикен оставила мужа и направилась к ним, чтобы выяснить, о чем таком забавном они могут говорить.
— Прошу, расскажите, — настаивала леди Брисбен, подступая ближе. — Ах, если бы я так умела! Вот была бы потеха для нас с Бартоломью, будь в моем распоряжении такое живительное средство.
Все опять расхохотались. Виола, которую этот разговор скорее раздражал, чем веселил, тоже выдавила из себя смешок. Миссис Куикен, которая была лет на десять младше остальных, сделала большой глоток из фужера с шампанским и сказала:
— Есть много хороших художников, которые могут подражать его стилю, но осмелюсь заметить, что никто, кроме Виктора Бартлетта-Джеймса, не способен так точно поймать настроение любви.
— Настроение любви? — Леди Фримонт запрокинула голову и так расхохоталась, что даже не заметила, как пролила себе на юбки шампанское. — Боже правый, вот это мысль! — Она вновь обратила к Виоле горящие глаза. — Полно, леди Чешир, нам можно довериться. Вам никогда не хотелось создать собственный стиль пикантного искусства?
Улыбнувшись, Виола слегка пожала плечами.
— Если бы даже и захотелось, я бы наверняка не призналась в этом ни единой живой душе.
— Иными словами, — раздался голос Яна у нее за спиной, — не исключено, что она уже его создала?
Все ахнули, а потом засмеялись, будто их поймали на чем-то непристойном. Все, кроме Виолы. Изобразив улыбку, она оглянулась на герцога через напряженное плечо и увидела, что тот стоит в футе от нее с шампанским в руке и с выражением задумчивости на красивом лице.
— Ваша светлость, — ответила она, — думаю, если бы я попыталась воссоздать настроение любви Виктора Бартлетта-Джеймса, вы бы узнали об этом последним.
