бы стал Вепрь или Простодушный, их помощь мне бы пригодилась. От бесхитростного и наивного Квигульва многого не дождешься. Но он так искренне радовался! Обнимал всех подряд, даже тщедушного Феликса, поднимал камни, что прежде не смог бы, предложил Простодушному побороться в глиме и проиграл. Для глимы нужна не только сила, но и ловкость, и смекалка, а в этом Херлиф уж никак не уступал Синезубу.
Пустынники сложили из привезенного с собой хвороста костер и принялись готовить похлебку под присмотром Вепря. Они-то привыкли седмицами жевать сушеное мясо да грызть лепешки, не уступавшие твердостью камню, да и сами были будто сделаны из прочной выдубленной кожи: худые, звонкие и гибкие, как кнут. Рунами они были невелики, двое взрослых — хускарлы на седьмой руне и четверо младших — карлы, но даже карлы пустынников выглядели сильнее и крепче, чем пятирунный Феликс.
Старший пустынник с чудным именем Кхалед сразу сказал, что их дело маленькое. Они берут на себя перевозку припасов, устройство лагеря, для чего на верблюдов были навьючены одеяла из овечьих шкур, также они готовы разделывать тварей и сохранять все ценные части. Но биться с тварями или с лихими людьми — не их забота. Если вдруг нас всех поубивают, пустынники попросту сбегут, зато доставят весть о нашей гибели в тот гостевой дом, где мы жили.
Я попросил Кхаледа лишь об одном: присматривать за Феликсом во время наших сражений. Мне не хотелось оставить кого-то из ульверов без руны из-за фагрского дурня.
Забавно, что запала у благородного сынка хватило ненадолго. Да, он по-прежнему хотел порадовать отца, но был слишком слаб. Быстро выдыхался в дороге, истекая потом, не мог есть грубую пищу. После первой же трапезы Феликс всю ночь проторчал за камнем, радуя всю округу рычанием, фырчанием и пыхтением, только не с того конца, откуда положено. Его тошнило и после питья. Когда мы выбрались на каменное плато, растрескавшееся от жары, он спотыкался о каждую кочку, разбил пальцы на ногах в кровь, а один раз оступился и подвернул ногу.
Я бы никогда не поверил, что пятирунный воин может быть таким беспомощным. Даже однорунный Милий держался лучше, не говоря уж про пустынников, которые за дневной переход и не взмокли.
А ведь я думал по вечерам учить Феликса бою на мечах. Но он падал, едва пустынники останавливались на привал, доползал до своей миски и засыпал мертвым сном. Бесполезный человек! Потому я решил, что верну Феликса отцу живым и почти здоровым, а всё остальное пусть Сатурн сделает сам. Невозможно из говна слепить человека.
Эту ночь я не спал, смотрел в небо, на яркую россыпь звезд. Казалось, что здесь до них можно дотянуться рукой, довольно лишь подняться на ближайший пригорок. И длинная белая дорога, «путь мертвых», по которой души умерших идут к богам, тут тоже была ярче.
Смогу ли я провести Квигульва к становлению хельтом? Справлюсь ли? Я ведь прежде никогда такого не делал. Вдруг я ошибусь? Я не хочу потерять еще одного хирдмана.
А наутро я взял сердце твари, поднял заспавшегося Синезуба, который вовсе не беспокоился ни о чем, и повел его к ближайшей каменной стене, настрого запретив ульверам подходить к нам.
Дом тут никак не сложишь: деревьев нет, камней не так много, да и бестолковые они, крошатся. Потому придется так, с подобием укрытия.
Я отобрал у Квигульва всё оружие вплоть до поясного ножа, усадил на камень и хотел было уже сказать всё то же, что мне говорил когда-то Альрик, но взглянул в ясные очи Синезуба и понял, что ему те слова вовсе не нужны. Он другой, и слова нужны другие.
— Квигульв! Чтобы стать хельтом, тебе придется съесть это сердце. Оно невкусное, мерзкое, но так надо. Ешь его медленно. Сначала прожуй один кусок, потом кусай снова. Если станет дурно, потерпи. Если почуешь, что больше не лезет, обожди. Понял? Давай.
Синезуб взял сердце и сразу куснул, будто яблоко. Медленно перемолотил его, потянулся еще и замер.
Буф! Буф! Буф!
Я, сидя в двух шагах, услышал, как стучит его собственное сердце. Гулко, громко, вязко.
— Рррра-а-а! — взревел хирдман и подскочил на ноги.
Его глаза покраснели, жилы на руках вздулись, из груди вырвалось клокотание. Я тоже встал, готовый наброситься на него и скрутить.
— Ульв?
— Да. Да, — выдохнул Синезуб. — Я могу.
— Конечно, можешь. Сядь. Если прошло, кусай еще.
Он послушно опустился обратно и съел следующий кусок уже с опаской. Потом следующий. И с каждым разом его забытье длилось всё дольше и дольше. Один раз мне пришлось навалиться сверху и держать, чтоб он не убежал.
И где-то на середине сердца от Квигульва полыхнуло силой хельта. Он заревел, словно раненый бык, ударил кулаком по стене, от чего та вздрогнула и уронила на него несколько камней. Уж не знаю, от боли или от перехода Синезуб обезумел вовсе и набросился на меня. Я изо всех сил пытался его угомонить, но при этом не поранить. Хорошо, что безумие отшибло и без того некрепкий ум. Квигульв забыл все навыки и умения, потому удары его были просты и прямы, хоть силищи он вкладывал немеряно.
— Квигульв! Синезуб! Стой! — кричал я, пытаясь привести его в разум.
Но он бросался снова и снова. Мои плечи уже покрылись синяками, да и я почти перестал сдерживаться.
Вдруг он отскочил в сторону, подхватил что-то с земли. Неужто камень? Может, пора взяться за топор? Но Квигульв запихнул поднятое себе в рот и с хрустом прожевал.
Бездна! Это же сердце твари! Почти половина! А ведь ему больше нельзя. Он уже стал хельтом! Неужто Квигульв помрет вот так, по глупости?
Я запрыгнул к нему на спину, одной рукой схватил за нижние зубы, а второй начал вытаскивать из его рта полупережеванные куски. Он рычал, мотал головой и пытался меня сбросить, но не тут-то было. Когда его рот опустел, я слез с Синезуба, посмотрел в его пустые глаза и врезал в подбородок, а потом сразу же в висок. Он рухнул наземь. И сразу же захрапел.
Мои руки тряслись от пережитого страха за Квигульва, пальцы правой руки кровоточили от его укусов, да и левая была изрядно потрепана. Вот, значит, каково вести хельта! Не дай Скирир еще раз такое испытать. Со мной, кажись, было легче. Я собрал разбросанные останки от твариного сердца, топором вырубил ямку, побросал туда мясо и завалил камнями.
