ты что делаешь? Из самых трудных путей к сексу ты выбрал просто нереальный!
Марта, очевидно не меньше меня самого впечатлившись моим задушевным спичем, складывает губы буквой «о», со свистом выпуская воздух. Открывает рот, собираясь что-то сказать, и тут же его закрывает. Открывает. Закрывает. Хлопает ресницами, замешкавшись. В итоге выдает:
— Но зачем?
— Что зачем?
— Тебе-то это зачем?
Не поверишь, детка! Я тоже хотел бы это знать…
— Возможно, у меня есть коварный план.
— Какой план?
— Я же сказал — коварный.
— И в чем заключается твой коварный план?
— Аха, так я все и выложил тебе, которая обожает рушить мои планы. Забудь.
Вы же поняли, что все это херня? Нет у меня плана. И не было. Я в целом плохо помню тот момент, как сорвался из дома Ярика, когда подслушал разговор его жены с сестрой. Что-то в башке коротнуло, и меня как ветром сдуло. Опомнился уже, когда заворачивал во двор старенькой многоэтажки с букетом тюльпанов на заднем сидении. И подумал, что отступать было бы, наверное, уже глупо. Что я, совсем что ли олень непоследовательный?
— Так что? Мир? — протягиваю Марте букет и снова включаю пай-мальчика, сверкая своими, слава богу, не выбитыми за хоккейную карьеру идеально ровными тридцатью двумя зубами.
На что Царица снова сужает свои глаза до тонких, подозревающих меня во всех смертных грехах щелочек и предупреждает грозно, взмахнув указательным пальцем у меня перед носом:
— Секса не будет, Бессонов! Я сегодня не в том физическом и психоэмоциональном состоянии. Ясно?
— Как белый день!
— Так что, если ты рассчитывал на него, то лучше сразу езжай домой и не трать ни мое, ни свое время.
— А если не рассчитывал?
Блондиночка отступает от двери, в приглашающем жесте распахивая ту шире.
Ю-ху, это победа!
И гребаный исторический момент. Я первый раз в жизни так радуюсь перспективе не потрахаться с классной девушкой, а поиграть с ней в «Монополию». Наверное, так и выглядит приближающаяся старость? Дальше что? Вместо резинок буду скупать в аптеках виагру?
Да ну нет! Там все работает исправно. Даже сейчас. О чем Марте знать не обязательно. Здесь зона, свободная от стояков. Я понял.
Довольный собой, переступаю порог и клюю насупившуюся Царицу в щеку.
— Ты чудо!
— А ты раздражаешь.
— Это ненадолго. Уже совсем скоро ты будешь счастлива, что я здесь. Вот увидишь, Обезьянка.
— Это вряд ли… а… что, прости? Как ты меня сейчас назвал? Обезьянка?! — взвизгивает Марта. — Еще раз так меня назовешь — и будешь лететь с балкона быстрее своего веника, дубина хоккейная! — выхватывает у меня из рук тюльпаны злюка.
— Клюшка.
— Что?
— В хоккее есть только клюшки. Дубинок нет.
— Как же нет! — фыркает зараза. — Есть! И одна прямо сейчас стоит передо мной: огромная, широкоплечая, двухметровая дубина!
— Я хорош, это правда.
— Это не комплимент.
— Разве? — хмыкаю и скидываю кроссовки, собираясь осмотреться на местности. — Миленько у тебя тут. Я пройду? — киваю в сторону гостиной, да только и шага сделать не успеваю. Торможу, утыкаясь в животное, преградившее мне путь. Забавный ушастик скалится и рычит. Сильно старается, нагоняя жути, похоже, не зная, что его габариты далеки от реально пугающих.
— Это кто тут такой грозный малютка? — присаживаюсь на корточки и тяну к собаке руку.
Зверь щелкает челюстями, едва не оттяпав мне пару пальцев. Их спасает только моя феноменальная реакция.
— Твою ж…
— Этого малютку зовут Питти, Бессонов, — льется елейное за спиной. — И, думаю, ты уже понял, что ты ему не нравишься. Так же, как и мне. Поэтому советую держать особенно дорогие твоему сердцу части тела при себе, чтобы не уйти отсюда без парочки лишних конечностей.
— Ясно. Значит, ты такой же «дружелюбный», как твоя хозяйка, парень.
— Хуже, — скалится Марта. — Гораздо хуже.
Глава 22
Alok, Nono — Sky High
Марта
А-а-ах…
Ой…
Ауч!
М-м-м…
— Левее, — мурлычу, — еще… — задыхаюсь, — еще… а теперь правее… м-м-м, да-а-а-а! — стону от удовольствия, когда ловкие пальцы Бессонова давят на какую-то особенно чувствительную точку на ступне. Снова и снова плавно разминают, продавливая подушечками больших пальцев впадинку, отчего извилины в моей голове взрываются красочными фейерверками, а в глазах темнеет.
Господи, эти руки просто созданы для массажа!
Божечки-кошечки, уже вечность никто не делал мне так приятно!
Весь этот ваш секс по сравнению с этим — детский лепет!
Я кусаю губы и тихонько мычу, когда пальцы Арса начинают массировать щиколотки. Затем снова ступню. Проминают каждую подушечку. Каждый пальчик. Напрочь забываю про идущую по телеку «Красотку» и, кажется, в этот момент даже имя свое забываю.
Требовательно дрыгаю пальчиками на ноге, когда Бессонов останавливается. Открываю один глаз. Этот гад глазами навылупку таращится на красотку Робертс.
Эй, блин, у тебя тут своя разомлевшая Джулия!
Легонько тычу его второй ногой по ребрам. Длинные пальцы хоккеюги снова приходят в движение, начиная разминать вторую ступню.
То-то же!
Я откидываюсь затылком на подушку и с улыбкой закрываю глаза. Я снова в раю. Примечательно, что за последние дни я говорю это уже второй раз и оба раза по вине этого мужлана с очумелыми ручками. Какая-то подозрительная тенденция прослеживается, не находите?
Тихонько мурлычу от удовольствия себе под нос, выдавая крайне неприличные звуки наслаждения. Еще парочка минут, и я буду готова капитулировать и признать: Бессонов был прав. Я счастлива, что он сейчас здесь. А уж как счастливы мои нервные окончания, у-у-у!
Массаж ног заканчивается, а нега, в которой утонуло мое тело, проходить не желает. Поэтому, пока Арс внимательно досматривает фильм, я, кажется, начинаю засыпать. В реальность выныриваю, только когда слышу:
— Молодец мужик. Я знал, что он за ней прикатит.
— Конечно, прикатит, — зеваю, — это же кино. Художественный вымысел. По-другому и быть не могло.
— То есть ты считаешь, что в реальной жизни мужики не способны на такие поступки?
— Какие? Влюбиться в проститутку, будучи миллионером? Не считаю. Уверена. Это сказка, Бессонов.
— Чушь. И тут весь цинус ведь не в том, кто она и кто он, а в том, что для настоящих чувств не существует классового разделения. Ты вообще смотрела этот фильм?
— Пф-ф, сотню раз! А ты, значит, из тех наивных мечтателей, что верят в любовь?
— А ты, значит, нет?
— Нет.
— Хрень, — машет головой Арсений. — Все девчонки в нее верят.
— Хрень! — подскакиваю я, усаживаясь на пятую точку. — Я верю в то, что есть удобные для совместного сосуществования люди и неудобные. И ваши отношения — это выбор, а не предопределение или мифическое сильное чувство.
