максимально виноватый вид произнес, как только дети разбежались по своим комнатам.
— Руслан, я прекрасно все понимаю. Но ты делаешь только хуже. Ты уедешь, а мне придется разгребать потом кавардак за тобой и слушать упреки: “А папа вот нам разрешает”, “А папа сказал вот так”. Не нужно потакать их капризам.
— Я просто хочу… — начинаю оправдываться.
— Вот именно ты хочешь! Ты делаешь это не ради них, а ради себя. Это эгоистично. И несправедливо по отношению ко мне. Из-за своего эгоистичного желания быть добреньким папашей, я в их глазах превращаюсь в монстра. Поверь от того, что ты иногда будешь говорить им нет, меньше они тебя любить не станут.
— Я понял, прости.
— На следующей неделе я уезжаю в командировку на четыре дня. Лида может остаться здесь на это время, но если хочешь, то можешь забрать к себе, но при условии, что они не будут питаться все это время картошкой фри и гамбургерами.
— Даю слово — только полезная и питательная пища, никаких новых игрушек, и спать ровно в 10.
Мысль, что проведу с детьми почти половину недели отзывается теплом.
Только рядом с ними чувствую успокоение.
Как бы я ни старался мне не удается утихомирить бурю бушующую внутри. Она сплошь состоит из злости и гнева.
Я пытаюсь изо всех сил понять поступок Ани. Но несмотря ни на что вместо сочувствия и благодарности яростный огонь с каждым днем полыхает вся ярче и опаснее. Ну, не получается у меня принять ее жертву. В голове набатом звучит собственный голос — предала, сбежала, сомневалась во мне, не любила, как я ее.
По дороге заезжаю в цветочный магазин. Беру самый огромный букет, плюшевого медведя и еду к другу. Для него я припас коллекционный коньяк.
Марат с Таней назвали дочь Машей, на прошлой неделе ребенка выписали из больницы. Они планировали собрать самых близких и устроить дружескую посиделку, но Таня до сих сильно переживает за здоровье дочери. Поэтому торжественное знакомство друзей с дочерью откладывается. Но меня все же пригласили.
— Ребят я очень рад за вас. И вовсе она не маленькая. Мне кажется Аля была такой же. — пытаюсь успокоить Таню. У нас с Леной таких проблем не было, но даже она очень остро реагировала на любые комментарии в отношении детей. Маша и вправду крохотная, словно игрушечная, но откровенно вру жене друга, чтобы приободрить ее.
— Да? — взволнованно отзывается она. — Врач тоже говорит, что Машуня умница, быстро нагоняет доношенных деток. Я тоже утром сверилась с таблицей. Врач говорит, что еще немного и не скажешь, что она 7 месячная родилась.
— Ты молодец, Танюш! — искренне хвалю ее. — С такой мамой ей ничего не грозит.
— Спасибо, — хлопает меня по плечу Марат, когда мы выходим на балкон покурить. — Она извелась вся за эти два месяца. Я постоянно говорю ей о том, какая она хорошая мама, но… — не договаривает, тяжело вздыхая.
— Вы оба молодцы.
— Что там у вас с Аней? Поговорили?
— Это сложно назвать разговором, но хотя бы больше нет вопросов.
— Мне жаль Аню, честно говоря не ожидал. Я ведь ее не меньше тебя презирал за то, что она кинула моего друга. А оказывается все было не так, как нам всем казалось.
— Ты в курсе что ли?
— Да, мне Таня вчера рассказала.
— А она давно знала об этом? — набычиваюсь тут же.
— Аня поделилась с ней в тот день, на даче. Потом сам понимаешь, за всеми этими хлопотами не до того было. Ну, тебе хоть легче стало?
— Ни хера. Только еще больше злюсь теперь на нее.
— Почему? — искренне удивляется друг. — Теперь же все встало на свои места. Самое время забыть все обиды и не знаю… наверстать упущенное. Ты свободен, она… заберешь себе в общем.
— Не могу, — глубоко затягиваюсь. — Лучше бы не знал, так еще паршивее.
— Бред.
— У Тани тоже были проблемы со здоровьем. Врачи говорили, что вообще может никогда не родить, но она же не ушла от тебя, — рычу, против воли. В груди замолотило от очередного прилива гнева. А вот Марат горько усмехнулся.
— Она три раза уходила от меня.
— Чего?
— Да. В первый раз через неделю после первого диагноза. Прихожу домой, а она стоит с чемоданами, речь трогательную и пафосную толкает. Мол, зачем я тебе такая нужна. Мы тогда разругались в пух и прах, позволил ей уйти, но уже на следующий день, когда отпустило насильно домой вернул. Потом два раза выкидыши были. Приходила в себя и к родителям сбегала. Один раз даже на развод подала. Рыдала, говорила, что любит, поэтому ей лучше оставить меня.
— Ты не рассказывал, — ошарашенно выдаю, а он лишь пожимает плечами.
— Вот так вот, друг. А мы к тому времени уже два года женаты были. Так что Аньку я понимаю. Ну сам поставь себя на ее место. Ты бы сам как поступил?
— Как минимум я не стал бы решать за нее, — выдавливаю неуверенно.
Остаток недели провел в раздумьях. Почему мне не становится легче? Почему не могу смириться с тем, что уже произошло? Много лет назад.
Больше месяца прошло с тех, пор как узнал правду. С тех пор каждое мое пробуждение превращается в пытку. Борьбу с самим собой. Как бы ни упивался своей обидой, злился, я дико тосковал по ней. Меня снова плющит и рвет на куски.
— Рус, — замираю на месте, в шаге от машины, когда слышу голос. Резко оборачиваюсь, боясь, что мне послышалось.
Аня стоит совсем рядом, мнет пальцы, и умоляюще смотрит на меня. Это настолько неожиданно, что меня хватает только на кивок.
— Я хотела поговорить. — подходит ближе.
— Хорошо. Поднимемся ко мне в кабинет?
— Нет, давай здесь. Это не займет много времени.
— Садись, — в два шага обхожу машину, открывая дверь. Не могу на нее даже смотреть. Сижу уставившись глазами в пространство перед собой, вцепившись руками в руль.
— Я хотела извиниться. В чем-то ты был прав. Но лишь отчасти. Я действительно думала, что ты со временем сам от меня уйдешь. Но поверь, когда я сбежала тогда, я… любила и желала тебе счастья. И сейчас тоже.
— Что сейчас тоже? — уточняю отрешенно.
— Желаю счастья.
— Не жалеешь значит о своем поступке?
— Нет. — отвечает уверенно.
— Тогда за что извиняешься, Анют?
— За сомнения. Ты не давал повода сомневаться в своих чувствах. И за то, что так долго держала тебя в неведении. За то, что узнал обо всем не от меня. Как бы ты не злился
