продажу самогона. Второй – бывшим судовым механиком Мурашко, выгнанным за систематическое пьянство на борту парохода.
Поглядев на подписи, лейтенант хмыкнул и, поднявшись со стула, угрожающе произнес:
– Считаешь, что тебя не за что привлечь?
Байкалов со времен войны не терпел хамства и всячески его пресекал. А тут зарвавшийся лейтенант решил пойти дальше и применить рукоприкладство.
Да только ничего у него не вышло. Байкалов, воспользовавшись тем, что руки у него были свободны, опередил наглого субъекта, вмазав ему по печени и добавив коленом в морду. Обмякшее тело он усадил на его законное место. Сев на свой стул, вынул из пачки лейтенанта папиросу и с удовольствием закурил, глядя на загоравшийся за окном день. В душе он был готов ко всему: к пыткам, к лагерям и даже к расстрелу. Знал, что такие выходки даром не проходят.
Через пару минут повернулся в замке ключ, дверь распахнулась. В кабинет вошел высокий сотрудник с тремя шпалами в малиновых петлицах. Увидев бесчувственного лейтенанта, он остановился и строго спросил:
– Что здесь происходит?
– Мне вот тоже интересно, что у вас здесь происходит, – проворчал Байкалов, туша в пепельнице окурок.
Его тотчас отвели в камеру, лейтенанта привели в чувство, допросили…
Потом высокий капитан НКВД, прихватив с собой рьяного лейтенанта с синяком под глазом, самолично отправился обыскивать жилище Байкалова. Хотя по рангу мог бы оставаться в своем удобном кабинете.
Байкалов занимал маленькую комнату в большой и шумной коммуналке. Отперев ее, высокий офицер удивленно оглядел пустые стены. Простая железная кровать, застеленная солдатским одеялом, стол под окном с единственным стулом. И висящая на гвозде красноармейская форма с двумя орденами Красного Знамени. На полу под формой стоптанные сапоги, а у двери вместо коврика половая тряпка. И больше ничего.
– Ищите, лейтенант, – приказал капитан.
– Что искать? – растерялся тот.
– Деньги, ценности, продукты, вещи, уголь… Что еще он мог украсть со своего парохода. Ищите!
Исполняя приказ, лейтенант заглянул под кровать.
– Тут ничего нет, товарищ капитан, – виновато пролепетал он.
На следующий день Байкалова вызвали на допрос. За столом сидел все тот же лейтенант. Один его глаз здорово заплыл и налился сизым цветом.
Когда арестованного ввели в кабинет, лейтенант поднялся.
– Прошу меня извинить, – глухо сказал он. – Уголовное дело против вас прекращено. Вы свободны…
История Иннокентия Байкалова закончилась благополучно. Но сколько таких же историй имели финалом многолетние ссылки и расстрелы! Ни за что. На пустом месте.
– Поэтому с «оперативной необходимостью» надо быть предельно острожным, – подытожил свой рассказ Егоров. – Использовать ее по делу и в исключительных случаях, когда других вариантов нет.
* * *
В Управление прибыли к четырем часам дня, и сразу сумасшедшим вихрем завертелся калейдоскоп всевозможных дел. Всю молодежь отправили по паспортным столам, справочным, военным комиссариатам – искать упоминание о пареньке с редким именем Равель. Остальные, соорудив себе крепкого чаю (на обед в столовку не поспели), приступили к беседе со штукатуром Макурой. Протокол поручили вести Бойко…
Рабочего тоже не обидели, снабдив кружкой сладкого чая с куском ржаного хлеба. Убедившись, что привезли его на Петровку не для ареста и говорят с ним по-товарищески, Макура осмелел, освоился и с охотой вспоминал подробности того осеннего дня в пятиэтажном доме по Безбожному переулку. Сдабривая речь крепкими выражениями, с незатейливым юморком он рассказал о визите незнакомого начальника (грузного, лощеного, в плаще и шляпе, с легким кавказским акцентом), о его предложении заплатить за работу по перемещению тяжелого сейфа, о квартире № 12 на пятом этаже…
Но особенно заинтересовало оперуполномоченных сообщение Максима Макуры о его встречах с двумя незнакомыми мужчинами. Обе встречи произошли недавно с разницей всего в один день.
– Вначале один подкатил. Вечером, на Мещанской, опосля, значит, рабочего дня, – в красках описывал он назойливых незнакомцев. – Из блатных – я сразу догадался: одежда, походочка, ухмылка, наколки на руках, словечки, манеры… Думал, закурить попросит, а он позвал в сторонку и давай выспрашивать.
– Начнем, Максим, с его внешности, – предложил Егоров.
– Можно и с внешности. Роста невысокого, чуток сутулый. Серые глаза с нехорошим прищуром, большой нос…
Скоро оперативникам стало очевидно: на Мещанской к Макуре подкатил Павел Баринов. Собственной персоной. Разговор занял не более пяти минут. Барон уточнил, работал ли Макура четыре года назад в пятиэтажке по Безбожному переулку, видел ли большой сейф в квартире № 8 и куда тот потом делся из этой квартиры.
Штукатур прямо, без задней мысли ответил на все вопросы, а также рассказал про толстого дядю в плаще и шляпе. «А чего мне было утаивать и водить блатного за нос? – развел он широкие, как лопаты, ладони. – Можа, этот блатной – хозяин того сейфа. Так и пускай поищет в двенадцатой. Мы же его не крали…»
Внешность второго мужчины, объявившегося днем позже на автобусной остановке, поставила сыщиков в тупик. Молодой – лет двадцать восемь (более точно определить возраст Макура не сумел), высокий, статный, на голове копна жестких волос цвета темного каштана. Лицо правильное, с ясным взглядом карих глаз, на губах доброжелательная улыбка.
– Как ни крути, не блатной, нормальный и вполне симпатичный паренек, – подвел черту штукатур. – А вопросы задавал те же. Я даже грешным делом подумал: не сговорились ли они?..
Преступника с такой внешностью не могли припомнить ни Егоров, ни Бойко, ни Старцев.
– А этому, второму, нормальному, вы сказали о первом, блатном? – нахмурил брови Егоров.
Макура привычно развел руками:
– Ну, так… сказал на всякий случай. А что, не надо было?..
– Поздно теперь, чего уж об этом. Ладно, Максим, последний вопрос, – объявил Егоров. – Как полагаешь, пустой был сейф или внутри что-то лежало?
– Когда кантовали, чего-то в нем елозило. Да и тяжеловат показался, зараза. Мы все руки в кровь ободрали, покуда его доперли…
* * *
Едва за свидетелем Макурой закрылась дверь, как Старцев схватил трость и в бодром настроении начал выхаживать по кабинету.
– Это уже что-то. Удачный сегодня день. Не то что вчера… – приговаривал он, вколачивая трость в паркетный пол. – Одного не пойму: чего Барон ждал четыре года? Почему не занимался поисками сейфа раньше?
Егоров напомнил:
– Во-первых, он был ранен в 1943-м Озолсом в Армянском и после, по словам Шуры-крестьянина, долго лечился. Во-вторых, на год уезжал из Москвы куда-то на юга. То ли в Тамбов, то ли в Воронеж.
– Ну да, – согласился Иван Харитонович, – тогда все сходится. Вернулся в Москву под конец 1944-го и затеял поиски.
Егоров поднялся и направился к двери:
– Займусь квартирой № 12 в пятиэтажке по Безбожному.
– Верно, Вася, – поддержал Иван. – Надо выяснить,
