них лизнула меня в щеку: ох уж эти нежности. Я подумал, что, скорее всего, темные будут совещаться и сегодня уже можно не ждать нападений. Ну что ж. У меня есть еще одна ночь. При слове « ночь», я увидел Её огромные карие глаза, распростертые на все небо. Она смотрела на меня призывно, неотрывно. У меня перехватило дыхание. Я потерял дар речи. Все что я мог – молча смотреть в ответ, погружаясь в Её зрачки. Меня засасывало в этот омут с дикой силой, я не мог даже пошевелить рукой. Я был Её раб, люмпен. Она прекрасно осознавала это. Она практически вобрала меня в себя, когда мимо пробегали какие-то дети и один из них стукнул пластмассовым совком мне по колену. Я взвыл от боли и мгновенно обрел способность двигаться и соображать. Я не знаю, что это было, я согнулся в позе эмбриона, схватившись за коленку, одновременно испытывая физическую боль и дичайшую, огромную, великолепную эйфорию и прилив сил во всем теле. «Должно быть, так и умирают,– с горечью подумал я, – от любви». Хотелось вообще взять какую то умную старую книгу мудрого и талантивого чувака, который жил за несколько веков до моего рождения и прямо сейчас получить вопрос, как он справился с расставанием с любовью всей своей жизни. Как он, блин, пережил это, как не сдох? Или сдох в мучениях? Я хотел знать! Я хотел получить гребаную инструкцию – что делать, если тебя, куда бы ты не шел, преследуют огромные карие глаза в пол-неба?! Что делать то вообще? Ась? Куда бежать? Как спасаться? Как спасти свою шкуру? Свою душу как спасти? Как не чокнуться? Как сохранить мозг? Вопросов было много, но ни один ответ ко мне так и не пришел. Я встал и пошел по кромке берега, ловя на себе взгляды отдыхающих. Было во мне что то, чего я никак не мог исправить, чтобы быть полностью конфиденциальным. Это что то было не в одежде: я одевался по всякому, пытался притвориться безалаберным москвичом – туристом, «стилягой» местным, незаметным понаехавшим из Новосибирска – нет, все равно на меня останавливались очумевшие взгляды, никто не признавал меня за своего, я был чужим, чужим среди своих. «Ауру не спрячешь»,– глубокомысленно сказал Михалыч в моих мыслях, вкусно сдувая пенку с запотевшей кружечки пива. «Как будто из другой жизни»,– подумал я. Как будто все это – шеф, ребята, планерки, такая выверенная распланированная жизнь – все это было не со мной. Как будто я живу на два города – Сочи и древний Самарканд уже несколько тысячелетий. Эти карие глаза проехали по мне, как танк. Эх. Я вздохнул и купил пакетик барабульки. Это конечно, что то новенькое – когда рыбу тебе продают в упаковке букета цветов. Так и хочется кому-нибудь вручить «от сердца и от почек дарю я вам цветочек». Еще соус дали впридачу – но это уже было извращением, непонятно было, как есть барабульку, между прочим, с косточками, на ходу, ну и у меня, как ни странно, не было третьей руки чтобы держать соус. Ох уж эти европейские штучки в российских реалиях. Тот иноземец, кто придумал этот пакет для закусок, явно не предполагал что «эти русские» запихают туда барабульку!
Третья рука так и не появилась, поэтому вышел на берег и сел на пустой шезлонг. Откуда ни возьмись, как из автомата выскочил мужик, из тех, что приезжают в Сочи на сезон из Новосибирска за красивой жизнью и пафосно заявил, что шезлонги платные, я молча сунул ему рубли, он быстро заткнулся и так же быстро растворился в воздухе. Я ел барабульку и смотрел на море. Соус тек по моим пальцам, мне было все равно. Море дышало со мной в унисон, море зализывало мои раны. Мы молча смотрели друг на друга – я и море. Нам было хорошо вдвоем. Говорят, что чувства обостряются, когда ты находишься на краю смерти. Я знал, что именно сейчас, в эту секунду идет совещание темных о том, как бы получше грохнуть меня. Они строят планы, чертят на карте мой график передвижения, мониторят меня online. Думают, как бы получше меня убрать, стараются. А я сижу на берегу и жру барабульку. Ни капли страха, лишь недоумение: как можно тратить эту, такую прекрасную жизнь на попытки подставить, насолить, погубить, убить? Неужели это прекрасное синее море, это закатное солнце, пение птиц, зеленые деревья, это прекрасный, созданный Богом мир способствуют этому? Наоборот, это свидетельствует лишь о том, что счастья хватит на всех. Так откуда же пролезает зло в человеческие души, расцветая там махровым цветом, если с первого же взгляда на окружающий мир становится понятно, что все – все могут быть в нем в одинаковой степени счастливы? Понятно, что не одним способом, но одинаково по уровню счастья. Естественно и логично, что счастье для всех разное (что русскому хорошо, то немцу – смерть), но и глядя вокруг, становится ясно, что мир существует во всем многообразии форм. Бери – не хочу. И будь счастлив. Но нееет же нет. Кто, кто внушил людям, что для того чтобы быть счастливым самому нужно подсидеть товарища? Навредить, украсть, убить? Почему многим так важно не свою хату довести до ума, а чтобы соседская сгорела? Что за несусветная чушь? Это бесконечный путь в прямо противоположном направлении, с гостеприимно распахнутыми порталами в ад, по обеим сторонам от которых стоят бесы с рушниками. Нет, где то все же человечество свернуло не туда, раз зло в таких размерах пробралось в наш мир. Где то мы, ребята, крупно накосячили…
По сути, мне больше нечего было делать здесь, в Сочи. Я не понимал ни своих целей, ни своих задач. Я был один: вряд ли я могу держать линию фронта между нашими и темными. Я не обладал выдающимися способностями и беспрецедентной силой. Я не был самым лучшим светлым воином, я не был маршалом наших войск, вряд ли я мог своей решимостью поднять всех в сражение, к бабке не ходи, наверное, я был никудышным воякой. Совсем глупо с моей стороны было бы признать, что сосредоточение всех темных сил в Сочи в это время года происходило исключительно из-за меня. Но я не нашел никаких светлых вспышек, из-за которых бы темные могли так конкретно напрячься. Не было ни съездов, ни конференций, ни обмена опыта штаб- квартиры с регионами. Да что там, тут даже не
