кроме планов Полтавы и примерных прикидок по численности и оснащению гарнизона? И когда до меня, дурака, наконец-то дошло, что именно они скорее всего Карлу предложат, я мгновенно покрылся ледяным потом.
Не имея особой возможности воздействовать на меня военными или экономическими мерами, они могут попытаться ударить по мне — то есть, по Мазепе — лично. Его супруга умерла, дочка скончалась ещё в детстве, других близких родственников нет, друзей — тоже. Остаётся кто? Правильно: Мотря Кочубей… Вот ведь не было печали… Где она должна быть? Кажется, в Белой Церкви? И Орлик наверняка об этом знает…
О своих подозрениях я немедленно сообщил Ивану Степанычу.
«Что скажешь?» — спросил я.
«А что сказать… Помочь ты ей не сможешь. Пропадёт она… Ты ведь тоже не станешь разменивать крепость на бабу».
«То-от и оно, что просто не смогу. Сдать Полтаву — сдать кампанию».
«Значит, судьба у Мотри такая злая, что поделаешь… Хотя, не верю я, что Карл решится на такое».
«Карл, может, и не решится. А те двое?»
«Вот те двое как раз могут… Охохо, не подумали мы оба о такой каверзе, а стоило. Пилипа, раз уж до подобного довёл, надо было не гнать от стен, а пристрелить. У Чечеля без него ума бы не хватило заложника брать, а этот сообразит сразу…»
«А ты бы что сделал на моём месте?»
«Я бы на твоём месте вовсе не оказался, — Мазепа снова начал язвить. — Ладно: я бы торг со шведом устроил, коль Пилип ему такую идею подаст. Потяни время, может, и войско государево успеет подойти. На него теперь одна надежда… Кто б мог подумать, что стану ждать его как избавителя…»
Я уже не стал язвить в ответ, напоминая, кто загнал гетмана в такую ситуацию, когда он просто не имел бы возможности предать. И так уже обсудили-переобсудили это сто раз. Вызвав Дацька, надиктовал ему — сам пера в руке удержать не мог от боли в грудине — записку для Семёна. Может, хоть у Палия получится лазутчика с письмом или устным посланием отправить, а там всё будет изложено — и о подходе шведской армии, и о проблемах, грозящих всем, в том числе и мне лично. Кочубей должен быть при царской ставке и, если ему сказать, что дочка в опасности, может, отец и расстарается, вывезет её оттуда.
Сам не знаю, почему я так разволновался, но хреново стало до такой степени, что лекари напоили меня сильнодействующим снотворным. Вырубило так качественно, что проснулся я только тридцать шесть часов спустя. К слову, лекарства сработали, мне и правда заметно полегчало.
2
Ситуация под стенами города особо не изменилась: как была плохой, так и осталась. Оттепель с дождями затянулась, и теперь лагерь шведов представлял собой стылое болото с чавкающей под ногами грязюкой. Ни о каких земляных работах во имя возведения осадных фортификаций и речи быть не могло: едва шведы пытались копнуть, как ямка тут же заплывала холоднючей водой. Потому скандинавы занимались только заготовкой дров — и то сырых — да попытками собрать хоть сколько-то провианта. Казаки ночью сходили на вылазку за стены, изловили парочку «языков». Шведы сообщили, будто добрая треть солдат от такой погоды ходят с кашлем и соплями, а из лекарств только чеснок и водка, и те через недельку к концу подойдут. Что ж, самая гриппозная пора в наших широтах, пускай эти викинги привыкают: им здесь ещё много лет жить, будучи в плену.
Собственно, глядя на шведские страдания, я начинал понимать, почему в эту эпоху зимой не воюют.
Приметы же указывали, что потепление на исходе, скоро должен был пойти снег. И как только верхний слой земли подмёрзнет, каролинеры примутся за копание шанцев и апрошей. Как там будет у них с установкой артиллерии, не возьмусь судить, но подозреваю, что хреново. Однако это тоже ненадолго, они обязательно найдут способ укрепить осадные батареи. Другое дело, что солдатики по ту сторону стены голодные, продрогшие и простуженные. Это не очень-то поднимает боевой дух, а уж когда температура упадёт ниже нуля, и вовсе небо с овчинку покажется, даже морозостойким скандинавам.
Я молился лишь о том, чтобы, если и мороз придёт, то недостаточно сильный для возникновения крепкого льда на Ворскле и её притоках. Иначе нам будет не смешно. И знаете, кажется, в небесной канцелярии меня услышали. Через пару дней морозик действительно заявился в гости — с непременным снегом и завывающим ветром. Жаль, термометра нет, чтобы измерить, однако по ощущениям где-то минус пять, не ниже. Шведы принялись усиленно жечь дрова — а для армии в полевых условиях топлива требовалось просто огромное количество. Насколько видели наблюдатели, провиантские команды у них не особенно преуспели в сборе харчей. Я бы даже сказал, совсем не преуспели. Ну, извините: первое, о чём я распорядился, приехав в Полтаву — это спрятать, вывезти в город или уничтожить всю еду. Селяне кто разбежался по округе, кто под защиту городских стен спрятался. И ещё — я не мог без слёз смотреть, как шведы надрываются, чуть ли не на руках перетаскивая со скоростью три метра в час тяжёлые осадные пушки. Подозреваю, что, когда их установят, жалеть придётся уже нас самих, но пока что каролинеры упорно боролись с природой.
Когда за стенами стали постепенно возникать выкопанные строго по Вобану траншеи, Келин велел своим бомбардирам спуститься в подвалы и слушать, не роют ли шведы сапу под стену. Предосторожность совершенно не лишняя. А я, немного оправившись, на пару с Дацьком занялся инструктажем и опросом лазутчиков. По свежевыпавшему снегу им было крайне неудобно ходить в вылазки, но ребята тёртые, справлялись как-то. То языка возьмут — у нас в подвале уже полтора десятка пленных шведов кантовалось — то высмотрят чего. А самые ловкие установили безличный канал переписки с «Большой землёй»: оставляли письма в дуплах условленных деревьев и через время забирали ответы. Главное, чтоб те были писаны знакомой рукой. И в последнем таком письме я получил три новости… Начнём с хорошей? Итак, армия Петра в пяти дневных переходах отсюда, идут не торопясь, по пути к ним присоединяются новые полки, ещё и Самойлович с Полуботком казаков привели. А плохая…
Я был совершенно прав в своих подозрениях: Василь Кочубей всё же добрался до Белой Церкви и наведался к дочери, но дома её уже не было.
За ней приехали — с письмом, якобы от меня. А это означало, что
