делать нечего. Забирайте раненых и Сюли и возвращайтесь в поместье. Его щит им не пробить, – вклинивается в разговор Фэн Лэйшэн и раздает распоряжения.
Генерал Се осторожно опускает Святую Деву рядом с Маогуем, а я, встав на колени, тычу дрожащим пальцем в Фэн Лэйшэна и бешусь:
– Какое ты имеешь право отсылать меня?!
– Ты пострадала, – чеканит он, давая понять, что спорить со мной не намерен. – Твой прислужник пострадал. Вы – обуза, а не помощники.
– Ты!.. Ты!.. – задыхаюсь я.
– Он прав, сестренка, – влезает в беседу Юэ Ту, а затем снова разрастается, ведет над нами бело-красным рукавом ханьфу, и мир второй раз меняет очертания.
Мы оказываемся в комнате, судя по всему, в поместье Фэн Лэйшэна. Вокруг – притихшие и онемевшие служанки. Они, наверное, не привыкли к тому, что люди, а уж тем более нелюди, появляются прямо из воздуха.
– Чего застыли? – гаркает на них Заяц, и девушки от этого окрика трепещут, как листы на ветру. – Не видите – они ранены! Быстро устроили всех!
Мой взор то гаснет, то вновь становится ясным, и я могу видеть, как прислуга мечется в суете. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не появилась Янь Мин. За последнее время девушка повзрослела и посерьезнела. Она и раньше числилась здесь главной, но теперь другие служанки слушаются ее едва ли не с благоговейным трепетом.
– Скорее несите сюда чуан из соседней комнаты, – распоряжается она. – А вы, – поворачивается к оставшимся, – разворачивайте циновки.
Меня укладывают на кровать как хозяйку, на циновке рядом устраивают Маогуя, потому что он должен быть неподалеку, мы же связаны. Чуан достается принцессе. Янь Мин обхаживает ее с особым почтением, пожалуй даже с большим, чем меня. Но я не ревную, мне вообще сейчас не до ревности – меня буквально раздирает на части, на множество крошечных Ю.
– Сестрица, поддашь огоньку? – обращается ко мне Юэ Ту, который прямо на мой туалетный столик взгромоздил изящный пузатый котел-жаровню.
Приподнимаюсь, отплевывая кровь, и бью огненной вспышкой прямо в круглое пузо этого приспособления. Пламя занимается с довольным ревом. А дальше все теряется и тонет в гуле команд, которые раздает Юэ Ту. Он занят привычным делом: создает пилюли, варит эликсиры. Девушки снуют туда-сюда, принося нужные ингредиенты, и те немедленно исчезают в прожорливом зеве котла.
Когда я смотрю на Лунного Зайца, понимаю, почему он лучший во всех мирах. Действительно непревзойденный! Сейчас его белые волосы повязаны красной косынкой, чтобы не лезли в глаза и не дай бог не испортили ценные лекарства. Сам маленький лекарь собран и строг, от него веет первозданной мощью. Необъяснимой и необоримой. Что плохо вяжется с внешней хрупкостью и худобой детского тельца. Но насмехаться над ним или ставить под сомнения его способности не решается никто, а если бы и решился, злобный взгляд алых глаз быстро бы остудил пыл глупца.
К счастью, таких нет, поэтому спустя одну палочку[18] Юэ Ту наливает в фарфоровую чашку коричневатую жижу.
– Давайте отвар принцессе. Три ложки, больше не надо. Это общеукрепляющее. Она подверглась воздействию темной ци низвергнутого, но ее собственный внутренний свет справляется. Нужно только слегка поддержать организм.
Янь Мин кивает и бережно принимает из его рук снадобье. Она просит остальных служанок помочь усадить Святую Деву и легонько встряхивает ее за плечо:
– Ваше Высочество! Ваше Высочество!
Однако, как я могу наблюдать, когда зрение более-менее фокусируется и реальность не скачет перед глазами, как спятивший гуй, их белокурая подопечная никак не реагирует.
– Постой! – подбегает к ним Юэ Ту. – Давай попробуем вот так. – Он достает из цянькуня граненый пузырек, подносит к носу принцессы и водит над ним рукой, будто гонит что-то прямо ей в нос.
Срабатывает – Святая Дева громко и совершенно неприлично чихает, а затем открывает глаза. Смотрит на Юэ Ту, даже боясь моргнуть. Ну еще бы: будь у нее сын, он, наверное, выглядел бы так же. Только вот Лунный Заяц старше ее на пару сотен тысячелетий.
– Выпейте это, Ваше Высочество. – Янь Мин дует на жидкость в широкой керамической ложке. – Вот так… И еще. – Принцесса морщится, но подчиняется. – И последнюю. Хорошо.
Моим глазам предстала не гордая Святая Дева и не принцесса, в чьих жилах течет благородная кровь, а просто Фа Юнсюэ – немного испуганная молодая девушка, которой пришлось очень рано повзрослеть.
– Благодарю вас, – произносит она наконец с легким поклоном. Ее нежный голос еще звучит хрипло, но все равно прекрасен, как звуки сюня[19]. Как та чарующая мелодия, что покорила меня – кажется, жизнь назад – в бамбуковой роще.
– Сестрица! – Юэ Ту кидается в ноги Святой, в его огромных глазах дрожат слезы, а голосок пискляв и жалобен. Сейчас он не более чем несчастный ребенок. – Дорогая сестрица! – Обхватывает ее колени, быстро-быстро хлопая белесыми ресницами. – Помоги!
– Дитя, дитя, – взволнованно частит она, – вставай скорее! Не стоит преклоняться передо мной.
– Нет, – продолжает канючить Юэ Ту с мастерством опытного актера, – этот юнец не встанет и не сдвинется ни на цунь, пока сестрица не согласится…
– Хорошо-хорошо, – торопливо кивает принцесса, – я сделаю все, что в моих силах.
– Эти двое, – Заяц кивает на нас с Маогуем, – скоро умрут, если мы с тобой не поможем им, дорогая сестрица.
Святая Дева поднимается со своего ложа. Ее белоснежные одежды запятнаны сажей и кровью, волосы спутались, а в рубиновых глазах застыла тревога. Чуть пошатываясь, поддерживаемая Янь Мин и Юэ Ту, она подходит ко мне.
– Это вы? – спрашивает она, хотя сама знает ответ – мы виделись всего несколько часов назад. Но сейчас кажется, что минула целая вечность.
Я лишь слабо дергаю головой – измотана болью, говорить нет сил. Ее прекрасное лицо мажется и сливается перед моими глазами в одну белую маску.
– Братец, – оборачивается Святая к Юэ Ту, – как я могу помочь этой несчастной? Я готова на все.
– И я, и ты – мы сами по себе бесполезны, – говорит Зайчонок, и всякая мольба уходит из его взгляда, уступая место цинизму и холодному расчету, – но вот твоя покровительница Гуаньинь может помочь.
– Гуаньинь? – округляет глаза принцесса. – Но ведь она – истинное божество!
– Я в курсе, – фыркает Юэ Ту, – потому и говорю о ней. Только истинное божество может сломать Печать вон на ней, – он тычет в меня пальцем. А меня передергивает: сломать печать духа-прислужника! Да он с ума своего заячьего сошел, что ли? Маогуй еле дышит, я сама не лучше.
Но Юэ Ту будто считывает мои метания.
– На ней Печать Дня
