деликатесами. – Рекомендую.
– Чуть позже, Джин, – отвечаю я, окидывая взглядом черно-белую толпу: мужчины в традиционных дорогих костюмах, женщины – в черных вечерних или коктейльных платьях. – Ты не видела моего отца?
– Плесни-ка мне еще той сладкой розовой дряни, – обращается она к официанту, размахивая пустым бокалом, а затем поворачивается ко мне. – Ик… Прости, ты что-то спросил?
Я качаю головой и отправляюсь на поиски отца.
Прохожу мимо камина, на котором расставлены наши семейные фотографии – сплошь радостные лица, веселье и смех. Сердце щемит от тоски.
Если бы мама была жива, то мы бы сейчас сидели на полу в гостиной и под старые джазовые пластинки с песнями Бесси Смит поедали вкуснейший лаймовый пирог, который она по традиции выпекала на все семейные праздники. Пышный, румяный, с насыщенным цитрусовым ароматом и коричневой корочкой по краям. На отце был бы не классический костюм, а серая видавшие виды футболка с музыкального фестиваля в Роскилле, на котором они с матерью познакомились. Кажется, он с тех пор так ни разу ее и не стирал. Мама смущенно смеялась бы всякий раз, когда отец пытался незаметно поцеловать ее в открытое плечо, а я, как и любой нормальный подросток, закатывал бы на эти сцены глаза, мечтая поскорее улизнуть хоть ненадолго из дома.
В то время я не понимал, насколько же был счастлив…
Наконец, у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, замечаю отца. Конечно, он не один. Рядом с ним очередная VIP-куколка из каталога «все включено», завернутая в маленькое черное платье. Отец всегда одевает их одинаково – в наряды дизайнеров, которых любила его покойная жена. Чертов извращенец.
Когда моя кровь начинает закипать, я вспоминаю слова Хантер: «каждый справляется со своим дерьмом, как умеет», и делаю глубокий вдох.
Окей. Может, она и права.
Мне хочется, чтобы она была права.
В конце концов, это просто элитные шлюхи. Отец при каждом удобном случае напоминает мне, что покупает их за деньги. Словно таким образом оправдываясь передо мной, что все это не по-настоящему. Не по любви. Что в сердце у него только Эллен, и бла-бла-бла… Вот только трахает он этих шлюх по-настоящему. В нашем. Гребаном. Семейном. Доме. Чему я был свидетелем не раз.
Я понимаю, что у него есть мужские потребности и все такое, но со дня смерти матери прошло всего два года. Каких-то два сраных года! В библиотеке и гардеробной все еще пахнет ее духами…
Опять делаю глубокий вдох. Затем еще один.
И приказываю себе собрать свое дерьмо в кучу.
Снова бросаю взгляд на его новую молоденькую игрушку: высокая, худая блондинка с длинными ногами и маленькой попкой, на которой по-хозяйски лежит ладонь отца. Ничего интересного. Мои глаза опускаются ниже и цепляются за ее стройные, красиво очерченные икры. Я задумчиво склоняю голову набок, внимательнее их разглядывая. Как вдруг слышу знакомый смех. С удивлением поднимаю глаза и ошарашенно замираю. В голове вспыхивает лишь одно слово: «Нет».
Нет, черт возьми, нет. НЕТ.
– Сынок? – окликает меня отец.
Я смотрю в широко раскрытые голубые глаза его подружки и отчаянно пытаюсь убедить себя в том, что это не Хантер. Это не может быть Хантер. Кто угодно, только не она.
Но это, блять, она.
В моей грудной клетке словно взрывается бомба, превращая кости в острые разлетающиеся осколки. Стены зала начинают сужаться, медленно наступая на меня. Я стараюсь дышать глубже, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце, но такое чувство, будто я делаю это через соломинку.
Может, мне все это снится?
Медленными шагами подхожу к ним и становлюсь к Брэдшоу так близко, что почти касаюсь ногой ее бедра. Знакомый запах сладостей мгновенно достигает моих ноздрей, и реальность обрушивается на меня ледяным душем.
– Сынок, познакомься, это Хантер. – Отец с теплотой смотрит на нее, и я еле сдерживаюсь, чтобы ему не врезать. – Хантер, это мой сын – Чейз.
Она тяжело сглатывает и неуверенно протягивает мне руку. Но все, что ее рука встречает – это воздух.
– Прекрасно выглядишь, ангел. – Ее плечи напрягаются при звуке моего грубого, пронизанного разочарованием голоса. – Не так хорошо, как когда ты голая, с разрумяненными после оргазма щеками и припухшими от поцелуев губами, но это платье очень тебе идет.
Ее лицо вспыхивает одновременно паникой и стыдом. Она открывает рот, закрывает его и снова открывает.
– Вы знакомы? – Отец выглядит совершенно сбитым с толку.
Но у меня нет времени разбираться с его тупостью. Если я прямо сейчас не получу хоть какие-то ответы, то просто взорвусь от ярости.
– Как давно ты трахаешься с моим отцом?
– Парень, следи за своим поганым языком! – рявкает отец.
– Или что?!
Он обнимает Хантер за талию, чтобы вывести ее из зала, и этот жест пробуждает во мне свирепый инстинкт собственника. Непреодолимую потребность защитить ее, уберечь. Несмотря ни на что.
– Убери от нее свои грязные лапы, – рычу я, теряя последние остатки самообладания.
Отец напряженно смотрит на меня и видит перед собой уже не сопливого, мелкого пацана со скейтом, а стокилограммового мужчину, готового к драке. Его рука соскальзывает с ее талии и безвольно падает вниз. Хантер тут же отстраняется от отца и становится преградой между нами.
– Чейз. – Ее ладонь опускается на мою тяжело вздымающуюся грудь. Ее прикосновение мягкое, но оно причиняет боль. – Мы можем где-нибудь поговорить? Наедине.
– В моем кабинете, – отвечает отец.
– Она не тебя спрашивала!
– Хантер моя гостья, а не твоя. И это я отвечаю за ее безопасность!
– Так же, как когда-то отвечал за безопасность матери? Напомнить, где она сейчас?
Его челюсти сжимаются. На лице отражается боль.
– Иисусе, Чейз! – восклицает из толпы кузина Джинджер, напоминая, что мы здесь не одни.
Я окидываю гневным взглядом зал. Десятки пар глаз уставились на нас. Я понятия не имею, кто все эти люди. Так какое мне до них дело?
– Выметайтесь на хрен из моего дома! – рявкаю на толпу, размахивая рукой.
– Пойдем, пожалуйста. Прошу тебя. – Хантер толкает меня в грудь до тех пор, пока я не начинаю идти сам, после чего разворачивается к отцу. – Мы просто поговорим, Стивен. – Меня передергивает, когда она обращается к нему по имени. – Всего пару минут, ладно?
– Обидишь ее, и я не посмотрю, что ты мой сын, – предупреждает отец.
Я горько усмехаюсь.
– Как будто ты смотрел на это раньше.
Мы с Хантер поднимаемся на второй этаж и входим в его кабинет, где на стене над письменным столом, словно насмешка, висит наш огромный семейный портрет с изображением матери, отца и меня в возрасте трех лет. Тяжелая резная рама из темного, отполированного временем дерева, идеально вписывается в викторианский стиль комнаты. Наверное, только поэтому он все еще здесь висит. Для интерьера.
– Это твоя мама? – тихо спрашивает Хантер, останавливаясь перед портретом.
Я хватаю ее за запястье и разворачиваю к себе лицом. Так близко, что мы почти соприкасаемся губами. Ее запах болезненно обжигает мне легкие.
– Скажи, это была месть? – Она начинает дышать чаще, когда наши глаза встречаются. – Я переспал с твоей матерью, ты – с моим отцом. Око за око. Очень в твоем стиле. И я скорее поверю в это, чем в то, что отец тебя купил.
– Это не месть.
Хантер замолкает. Никакого продолжения в духе: никто меня не покупал, я не шлюха и прочее…
Я чувствую себя так, словно кто-то облил меня бензином и поджег.
– Сколько стоит провести с тобой ночь?
– Я не трахаюсь за деньги.
– Мой отец тебе заплатил?
– Да, но не за секс. Просто сопровождение. Никакого интима. Я бы никогда не пошла на это. – Я поражаюсь тому, с какой легкостью ложь срывается с ее губ. – Ты должен мне поверить, Чейз.
– Мой отец лапает тебя за задницу, ты в этот момент весело смеешься вместо того, чтобы сломать старику руку, а я должен просто тебе поверить? Я что, по-твоему, вообще идиот?
– Все было не так.
Я отстраняюсь и впервые в жизни смотрю на нее с отвращением.
– Не говори ничего, о чем
