своему общественному кружку», передал документ мадам Шрам и серьезно пояснил:
— Пропуск готов. Вам привет и наилучшие пожелания — благополучно вернуться скорее к нам на фронт… — мадам Шрам молча приняла пропуск.
— Я же говорил, что мерзавцы и есть самые лучшие люди, — вмешался профессор Крукс.
— Вот радость! Дэзи все же нашел возможным, и даже с большим успехом, говорить с таким животным, как Скудный… — улыбаясь и глядя на профессора, пояснила Людмила Рихардовна, всегда радовавшаяся об успехах мужа.
— Не животное, а субъект, вредный и опасный для всех, — возразил профессор, смотря на дам.
Людмила Рихардовна строго и вопросительно продолжала смотреть на Крукса, как бы прося дальнейшего рассказа о субъективных опасностях Скудного, а мадам Шрам, чувствуя, как будто бы вопрос касается и ее, покраснела и опустила глаза, а свое наивно-детское личико немного отвернула в сторону.
— Профессор! — поспешила Людмила Рихардовна обратиться с наивным вопросом: — Вы, как доктор медицины, расскажите же и нам свои научные наблюдения о субъективных опасностях таких господ, как Скудный.
— Много тут нечего и рассказывать! Он извращенный человек в понятиях; и, как видно, ему внушено это еще в детском возрасте, а теперь больной на всю жизнь, находится в неизлечимом положении…
— Знаю, знаю, — перебила Людмила Рихардовна рассказ профессора, — я много читала по этому вопросу, еще будучи студенткой.
Мадам Шрам тем временем поспешила подняться из-за стола, извинилась и якобы по своим «хозяйственным делам» поспешно вышла в другую комнату, где вытерла глаза и попудрила разгорячившееся лицо.
— С такими субъектами нечего долго «списываться», — продолжил и полковник Казбегоров разговор на затронутую профессором и его супругой тему, — а при первой попытке каждый имеет право застрелить его как зверя, в целях самозащиты. Закон в этом отношении вполне ограждает. Дело другое, если слезы и истерика в этом случае слабо поддерживают человека.
— Вы, полковник, правы! — подтвердил и профессор, с улыбкой глядя на Людмилу Рихардовну.
— Да, я тоже такого мнения, как и мой муж. Он снабдил меня даже и маленьким револьвером браунинг, и я с ним никогда не расстаюсь, — заявила Людмила Рихардовна серьезным тоном и, вытянув из-за пояса хорошо и незаметно спрятанный никелированный револьверчик, показала профессору.
— Да-а-а! — серьезно и удивленно протянул профессор Крукс. — Вы совсем другого сорта дама. С такими героинями, как вы, мадам, простите меня, старика, за откровенность, шутить нельзя…
— Ну что же, господа, пора бы и по своим местам… — неожиданно предложил полковник Казбегоров, подымаясь из-за стола, и начал прощаться с хозяевами, в то время как мадам Шрам быстро появилась около гостей.
Его примеру последовали Людмила Рихардовна и профессор Крукс, который, как бы сам себе, вполголоса произнес:
— Может быть, и нам скоро придется уезжать? Но куда же? В центре — все университеты закрыты, а на юге установился какой-то глупый и несуразный фронт большевиков против Южно-Русского союза и Объединения народно-демократического казачества. Значит, и на Северный Кавказ, на свой хутор, также нельзя проехать. В Ригу, через передовые позиции, не пропустят, и к себе на родину, в свой дом, к своей семье также пробраться невозможно…Вот так дела! Комиссары, как видно, совсем не хотят войны на внешнем фронте, а у себя дома, в своей стране, они успешно готовятся к резне и братоубийственной войне.
В то время из достоверных источников разведки и маленьких рекогносцировок на передовых линиях установлено, что в начале ноября 1917 года на фронте (Северный фронт), против Венденских укрепленных высот у противника были лишь ничтожные дозорные части, а вся великая масса переброшена им обратно на французский фронт, где доблестные союзники-французы все еще энергично наносили чувствительные удары германским армиям. Русская же армия на своем участке фронта к этому времени вполне уже поспела окрепнуть и, по своему состоянию, также была готова к переходу в наступление; но очевидно, данное «большевиками» еще под Ригой слово выполнялось ими в точности: переход в наступление строго был воспрещен; даже думать об этом не полагалось. За этим следили комиссары «С.С.С.Р-овской» власти, а комиссар Скудный, как «власть» центрального корпуса, в этом деле проявлял особенное старание. Оказалось чудо: многомиллионная российская армия на фронтах, в одну ночь, еще на 25 октября 1917 года, лишена своей родной страны и какой-то невидимой силой переброшена в страну чудес «С.С.С.Р.», правительство которой не понимает ни духа, ни языка армии. Тогда-то и заговорили сердца некоторых героев, любящих свою страну родную: какая-то небольшая войсковая часть 2-й Латышской стрелковой бригады, занимавшая участок фронта в направлении Нитау-Алаши, при маленьком разведывательном наступлении беспрепятственно врезалась глубоко в расположение противника в Рижском направлении, всюду наводя панику и бегство германских дозоров, обозов и резервов, если только они там были в незначительном количестве. Армейским комитетам, комиссарам и центральной «С.С.С.Р.» большевистской власти это не понравилось: нарушается, мол, данное «слово» на «перемирие». Забегал корпусный комиссар Скудный, и результат всего — части 2-й Латышской бригады лишаются чести быть на фронте своей родной земли и постепенно, с 27 октября до 7 ноября, переводятся в глубокий тыл, в окрестности города Вендена и севернее его, но официально большевики того времени выдумали иначе — мол, для несения службы в тылу при восстановлении порядка во время возможного движения народа.
VIII
Зима 1917 года развернулась рано, всюду переполняясь холодом и глубоким снегом. На фронте — тихо, спокойно. В российских же армиях, под руководством большевистских комиссаров «С.С.С.Р-овского» правительства, все еще заняты были «неотложными» делами, как в то время называли; т. е. усиленно, преступно разлагали еще кое-где остатки войсковых частей крепкой традицией воинской организации и дисциплины, вводя вместе с тем и выборы должностных именно «персон» и «командиров» из среды послушных «им» лиц; эти же комиссары с несогласными вели упорную, кровавую борьбу, вынуждая тем кадровых опытных офицеров оставлять свои места службы и искать защиты в отдаленных уголках «великой России» и даже заграницей; а непослушные целые войсковые отдельные части даже расформировывали в районе города Валка.
Вообще «военные спецы» с двухмесячным курсом подготовки времен Керенского, выпуска конца апреля и начала августа из одесских школ, работали теперь не покладая рук.
И вполне понятно было сопротивление таких крепких и с идейной спайкой остатков войсковых частей и офицеров, в особенности среди частей 1-й и 2-й
