Сергей.
— Резать, — для наглядности он вытащил наваху и выложил на стол. Пытать, штоб узнать всех причастных, колоть со спины. Не бой, Егорка. Бойня. Резня. Может, двери и окна подпирать, да живьём сжигать. Не война!
— Я… смогу!
Вспомнился тот убитый сторож, но Коста резко мотнул головой.
— Не дай Бог, если сможешь! Взрослые не все так смогут, даже если кто войну прошёл! Одно дело – битва. Ты куда-то стреляешь, стреляют в тебя. Озверение рукопашной. Другое – так.
Мало кто сможет, очень мало.
— Потому – нет, — Соня наклонилась ко мне, — нам спокойней. За тебя штоб не переживать, понимаешь?
— Дети когда на войне промежду взрослых, это страшно, — мягко говорит Беня. — Это тогда только, когда всё! Некуда им, совсем некуда. Край! Ну или в тылу, при кухне и штабе. Не потому даже, што детям таки страшно, а потому, шо взрослым за детей.
Киваю. Такой аргумент понятен, так што не буду своё хочу кидать поперёк всехнево надо.
— Ну, — Соня промокает мне глаза, — не плачь! Непосредственно в… этом – нет, нельзя. А помочь, так даже и очень сможешь. Проследить за кем, посторожить, весточку передать. Понимаешь?
Киваю так, што мало голова не отрывается. Ето я понимаю! Есть солдатики пехотные, которые сами вперёд бегают, в штыковую за отцов-командиров и царя-батюшку, будь он неладен! А есть и артиллеристы, да не те которые жахают, а которые снаряды подтаскивают. Всё равно – польза, всё равно – солдаты!
— Да… да! Только… — складываю руки перед собой, глядя на всех по очереди умоляюще.
— Куда ж мы без тебя, — серьёзно ответил Коста. — Ты с нами!
* * *
— Займём чем-нибудь, — ответила Соня негромко на немой вопрос мужа, когда Егор отошёл по нужде, — не то сам себе приключений найдёт! С лучшими намерениями.
— Девочка права, — одобрительно проворчал Канцельсон, — займём! Найдём дело, пусть чувствует себя полезным. Может, и сны из-за этой помощи будут таки сниться ему чуть пореже.
Шестнадцатая глава
— Здрасте вам! — приподняв шляпу ещё со двора, дядя Фима одарил нас лучащийся улыбкой и запахом пота, бодро поднявшись по скрипучей лестнице на второй етаж.
— Дядя Фима! Моё почтение! — встав из-за стола, спешно вытираю руки салфеткой и приветствую уважаемого на Молдаванке человека крепким рукопожатием и вежественным наклоном головы.
— Какие люди до нас дошли! — всплеснула руками взволнованная визитом тётя Песя. — Садись до нас, попей чаю, уж кипятку для тебя всегда найдётся!
— На то и надеялся, — отозвался гость, — специально дома не пил после еды, таки надеялся на твой бесплатный чай! А если он будет самую немножечко с заваркой и сахаром, то таки совсем хорошо!
— Хоть целый чайник, — буркнула негромко Фира, уткнувшись в свою чашку, — могу даже и опрокинуть на колени.
— Ты мине про тот случай? — повернулся Бляйшман до неё всем телом. — До сих пор таишь нехорошие глупости? Таки очень зря, если хорошенько подумать! Сама-то хоть помнишь, какие гадости и при каких людях ты сказала этими нежными губами?
Фира покраснела и отвернулась.
— Извините, — после короткой паузы сказала она, повернувшись.
— Да всегда пожалуйста! — замахал мужчина руками и поддёрнул штаны. Поёрзав, он с удобством устроился на стуле, и подвинул к себе поставленную тётей Песей новую чашку. — Ты таки всерьёз думаешь, што мине доставляет удовольствие процесс кручения грязных ух ляпнувшим што-то детям? Таки нет, и нет ещё два раза!
— Да! — неожиданно перебил он сам себя, подняв палец вверх. — Но не то, о чём вы подумали, а совсем даже приятное! Шломо! Ах, как хорошо подходит тебе это имя!
Дядя Фима захихикал мелко, поглядывая странно на тётю Песю и внезапно раскрасневшуюся Фиру. Из кармана пиджака он извлёк конверт и подвинул ко мне по столу.
— Твоя доля за наше общее дело, два процента. Спешу тебя порадовать, что ту же схему мы нашли где применить и помимо предложенного, и это всё те же два процента за светлую голову и молчание промимо нас!
Не вскрывая конверт, сунул ево в карман штанов под любопытственным взглядом женщин, и всем стало почему-то неловко. Незадачливое молчание прервало шумное сёрбанье кипятка Санькой, и ево же кашлянье от попавшей не в то горло воды.
— Ой! — удивился он, прокашлявшись. — Дядя Фима? Как вы так… здрасте!
— Заучился, — с ноткой гордости сказала тётя Песя. — Художник будет! Всё малюет и малюет… даже за столом, а?
— Врубель будет! — отечески посмотрел дядя Фима на Саньку.
— Почему в рубель!? — всплеснула руками тётя Песя, в корне не согласная с гостем, и готовая отстаивать высокую судьбу постояльца. — Я таки скажу за мальчика, шо за в рубель он может пойти рисовать людей на набережной уже прямо сейчас! Немножечко сильно постарается, особенно если барышня выгуливается с нежадным кавалером, и таки будет ему рубель! А когда выучится, то будет таки и побольше!
— Да! — поддержал я её, выпятив подбородок и разворотив плечи. — За больше будет рисовать!
Дядя Фима Бляйшман прокашлялся странно, и поднял руки над столом, зажав в каждой по разной обкусанной печеньке.
— Да я што? Только за! Буду ещё гордится может, шо за одним столом чай с ним пил!
— Таки да, — согласилась надувшаяся от важности Фира, окончательно записавшая Саньку в младшие братья, хоть по возрасту строго наоборот. — Погодите! Ещё висеть будет на гвоздике в каждом доме!
После обеда и ухода гостя Чиж усвистал до своего художника, даже не поинтересовавшись суммой, и кажется, даже и не вспомнив о деньгах. Я вскрыл, пересчитал (сто восемьдесят рублей копеечка к копеечке!), да и отдал после короткого раздумья тёте Песе.
— Пусть у вас пока. Есть же наверное тайники?
Женщина кивнула как-то очень торжественно, и убрала конверт за объёмистую пазуху.
— Только штоб молчок! — предупредила она нас с Фирой. — Не хватало ещё, штоб всякие босяки заинтересовались нашим што и где! Потому как репутация за нас, как за людей Фимы и кого повыше, это конечно да, но таки не до конца! Потом такой может и пожалеет три раза по сто, но што нам-то с его жалелки, если без денег!?
* * *
Одесский порт никогда не спит, но это в целом, а не так штоб везде и всюду. В летний полдень, когда воздух от жары идёт рябью, продолжаются только самые рассамые срочные по важности работы. Докеры и портовые рабочие прячутся часика на два в укромных местах, штоб переждать жару, и порт кажется вымершим. Даже портовые собаки ленятся гавкать, забившись в тень и прохладу.
Промелькнёт иногда портовый работник,
