всех: я не помнил ничего из того, что мы проходили. Я ни с кем не встречался.
Однажды у магазина я столкнулся с Эмэндэмсом. Волосы у него были гораздо короче, чем обычно, и он по-прежнему был худющий.
– Давно тебя не было видно, – сказал он.
– Да, был занят. Как жизнь?
– Нормально, – ответил он. Вид у него был полуиспуганный, былое выражение полного доверия и внимательного интереса полностью стерлось. Он выглядел совсем ребенком, а я ведь уже забыл, что он и есть ребенок. – Но я не знаю… Врачи говорят, оно может вернуться, взять и вернуться. И если у меня будут дети, что-то там такое с хромосомами, в общем, они могут тоже получиться не в себе. Вряд ли у меня будут дети, – он помолчал. – И память у меня теперь плохая, и оценки испортились.
Мне стало его жалко. Он раньше был такой сообразительный, такой милый. Я вспомнил, как мы с Марком дразнили его за то, что он хочет кучу детей – что ж, теперь повода нет. Казалось, это было много лет назад.
– Ты же раньше встречался с Кэти, да? – спросил он. Бедняга, он правда плохо соображал и читал теперь комиксы про монстров.
– Да, одно время встречался.
– Ты ей нравился больше всех, – сказал он. – Я точно знаю. А теперь она встречается с парнем по имени Понибой Кертис, он ей тоже нравится.
Я не почувствовал ни злости, ни ревности, лишь вяло понадеялся, что им будет круто вместе. Вся моя былая враждебность к Кертису давно испарилась, как и все мои чувства к Кэти. Казалось невероятным, что раньше я мог испытывать столько чувств к другим людям, а теперь совсем ничего не чувствую.
– Увидимся, – сказал я, но в душе я надеялся, что не увидимся. От встречи с Эмэндэмсом мне стало грустно, а я ведь так долго ничего не чувствовал. Это было немного страшно.
Летом я работал полный день и пытался добиться свидания с Марком в колонии. Каждый раз, когда я приходил, мне говорили, что Марк плохо себя ведет, так что посетителям к нему нельзя. Меня повысили с упаковщика до продавца: я больше не заявлялся на работу с похмельем и не огрызался на менеджера. Во мне будто бы смешалось что-то от Чарли, от Марка, от Кэти, от Эмэндэмса, от мамы и даже от разных случайных людей вроде Майка и светловолосой девчонки из дома хиппи, и даже Шепардов. У каждого из них я чему-то научился и больше не был прежним. Но теперь я стал смесью их всех, и всё в моей голове перемешалось.
Однажды в магазин зашла Анджела в коротких шортах и облегающей блузке. Забавно, с короткими волосами она выглядела еще лучше. Я, наверное, никогда не видел девушки красивей нее. Она подошла к моей кассе, бесстрашно глядя мне в лицо, вынуждая меня что-то сказать. Бедняга. С тех пор, как я разлюбил Кэти, я перестал ненавидеть Анджелу. Теперь мне было ее жалко.
– Как дела, Анджел? – спросил я, но без подвоха. Мне правда было интересно.
– Неплохо. Я слышала, ты отфутболил как-ее-там к Кертису? Они друг друга стоят.
Я пожал плечами и принялся пробивать ее товары. Она так и проживет всю жизнь озлобленной, и вся эта красота – впустую.
– Знаешь, Брайон, я давно думала, что ты недоделанный, а после того, что ты сделал с Марком, убедилась в этом.
– Анджел, тебе так идут короткие волосы.
Уж не знаю, испугалась она или нет, но замолчала.
Однажды вечером я лежал на полу и читал. Вошла мама и села рядом.
– Брайон, ты отомстил Марку за Кэти, потом ты отомстил Кэти за Марка. Когда ты перестанешь мстить самому себе?
Я перекатился на бок, встал, вышел из дома и поехал прокатиться. Я не мог разговаривать с мамой, особенно когда она говорила правду.
В конце августа я наконец добился встречи с Марком. Ему нельзя было покидать колонию, так что я пришел к нему. Его поведение было настолько ужасным, что начальник колонии рассматривал мой приход как последнее средство, чтобы хоть как-то его приструнить. Если и оно не сработает, придется отправить Марка в государственную тюрьму, так мне сказали. Они надеялись, что мне удастся на него повлиять. Как именно – они не сказали.
Я подумал, что мы будем говорить через стекло по телефону, как в кино, но вместо этого нас оставили вдвоем в комнате, которая показалась мне до странности пустой.
– Привет, чувак, – поприветствовал меня Марк. – Как жизнь, идет потихоньку?
Я не мог говорить, вдруг жутко заболело горло.
Марк изменился. Он сильно похудел, и от этого кожа его словно туго натянулась на кости, а глаза стали косить. Он выглядел как раньше, но иначе. Теперь он казался грязным, жестоким – никогда раньше я не видел его таким. Его странная порочная невинность исчезла, ее сменила еще более порочная опытность. Он шагал по комнате, как заточенный в клетку лев, нетерпеливый и опасный.
– Как ты? Как тут вообще? – наконец проговорил я.
– Если б я тебе рассказал, тебе бы стало плохо.
Он помолчал, затем продолжил:
– Ты мог бы и не приходить, но я хотел тебя увидеть. Чтобы убедиться.
– В чем?
– Что я тебя ненавижу.
Я вдруг вспомнил, как давным-давно Кэти посмотрела на Марка, и я возненавидел его. Я тогда еще подумал, каково это – ненавидеть того, кого ты больше всех любишь.
– Марк, – жалко начал я. – Я же не знал, что делаю…
– Брось, чувак, – он огляделся. – Клево тут, скажи? Это теперь мой дом.
– Я слышал, ты тут плохо себя ведешь.
– Ага. Мне больше ничего не сходит с рук.
Я подумал, что сейчас сорвусь и зарыдаю, но нет.
– Послушай, – сказал я, – если исправишься, они тебя выпустят пораньше под залог или как-нибудь еще, и ты сможешь вернуться домой. Я тебе найду работу в магазине…
– Ну конечно, – сказал Марк тем же легким, светским тоном. – Я никогда не вернусь. И когда я выйду отсюда, ты меня больше никогда не увидишь.
– Мы же были как братья, – отчаянно сказал я. – Ты был мой лучший друг…
Он рассмеялся, и взгляд у него стал золотой, тяжелый и плоский, как взгляд дикого животного.
– Как мне однажды сказал один друг, что было, то прошло.
Меня прошиб пот, я вдруг порадовался стенам, решеткам и охранникам. Думаю, Марк убил бы меня, если б мог.
С
