оставил мутный след на моем кафтане. Легкая затрещина с моей стороны спасла бедолагу от участи быть разорванным в клочья. Мной же.
— Вы слышали, братья и сестры?! Господа Бароны?! Свет близок! — не унимался Лантел, едва не покатившись с пьедестала от смеха. — Маленькая, будь так добра, закрой свой милый ротик и покажи нам все, как есть. Давай.
— Господин Лантел, — вмешалась Кларисса, — я не уверена, что…
— Заткнись, Кларисса! Эльза, милая, давай, покажи.
Толстые пальцы впились в девушку, словно клещи. Провидица всхлипнула от боли, но все так же не решалась сделать хоть что-нибудь. Старый упырь не церемонился с ней.
— Матушка, — одними губами взмолилась она. — Матушка…
Кларисса безмолвно наблюдала за муками своей подопечной, не в силах что либо изменить. Единственное, что никто не мог ей запретить — проливать слезы. Оросить доспех и клинок не кровью и прахом врага, а собственной болью.
Лантел срывал с нее белые лоскуты, еще миг назад напоминавшие одежды. Я видел муку, застывшую в пустых глаза огневолосой вещуньи. Ей не нужны были грубые ласки старого монстра.
Толпа взвыла! Толпа ждала зрелища! Толпа ждала истины из уст своей пророчицы! Пусть Старейшина развлечет народ, покажет этой девчонке, что такое любовь своего господина! В порыве страсти (никто не сомневался, что послушание Эльзы следствие нахлынувшей любви) она предскажет будущее своему народу, и не будет уже бессвязных бормотаний запуганной девочки! Только страсть! Только истина!
— Господин, стойте! — где-то далеко кричит мой раб, толи мне, толи безобразной туше. Я забыл об Ангусе.
Уже нет предо мной рыжих волос, нет бесконечной печали на девичьем лице. И нет наглого жирного скота, рвущего слабую душу лишь для того, чтобы развлечь свое онемевшее от страстей сердце.
Осталась лишь Она. Я не помню ее имени, но сердце начинает биться. Застывшие алые реки бегут по пыльным венам, в голову молотом ударяет гнев. Фабиан…здесь, среди темноты, в отсветах неверного пламени фонарей… все также силен и жесток.
Фабиан.
Фабиан…
ФАБИАН, ТЫ, СУКИН СЫН, Я ВЫРВУ ТВОЮ ГЛОТКУ СОБСТВЕННЫМИ ЗУБАМИ!!!
И я черной молнией взмываю над пьяной толпой, навстречу смердящему бочонку, полному КРОВИ! Черные клинки на моих пальцах, сочащиеся Тьмой, неслись навстречу белой плоти. Все взоры обращены ко мне, и даже Лантел успевает поднять на меня одурманенные очи.
Но орудия зверя не достигают цели. Мелькнули черные глаза пророчицы. Когти просвистели мимо, вырвав маленький кусок плоти из смердящей туши. Брызнула кровь, и вселенная взорвалась, утонув в бесконечном водовороте грез.
Мелькали горящие города, мертвецы рубили друг друга на части, пируя останками побежденных, вампиры заливают кровью серые пустоши, отдавая бесценную жизнь бесплодной земле, чародеи плетут невидимые сети, забыв о прежних обидах, богопоклонники жгут на кострах всех, кто отрекся от Веры, стальные воины собирают свои бесконечные армии, выступая против разношерстной орды мертвецов. Но мертвецы не одни. С ними Свет. Он плавит стальные тела, взрывает бездушные толпы страшнее любой из пушек.
Пустошь бунтует! Жизнь требует возвращения! Старый мир должен умереть!!!
Над Белендаром воссияет лик новой жизни!!! Новый Свет!!! Новая Жизнь!!!
С печатью моей боли на мириадах счастливых лиц.
Багровый молот в мгновение ока сокрушил мои ребра. Осколки костей и позолоченной люстры впились тело, жидкий огонь разлился по изодранному кафтану.
Я не чувствовал боли, даже когда пылающая позолота рухнула на меня с потолка. Впервые за все это время меня обуял страх. Огонь! Он не угасал! Он поглощал мои изувеченные члены столь быстро, что я не знал, где искать спасения!
Тьма отвернулась от меня! Кровь кипела, лишь подначивая огонь, словно смердящее масло, и Зверь бился в агонии рядом с такими же невезучими, поймавшими добрую каплю горючего.
Дурной хмель изменил собравшимся весельчакам, и теперь они вытекали из зала, спасая свои жалкие шкуры. Старейшины вскочили со своих мест, пытаясь что-то втолковать разбушевавшемуся стаду, но мощный бас Лантела перекрывал их. «Убейте его!!! УБЕЙТЕ!!!» — кричал он, пытаясь потушить вспыхнувший мосол, когда-то служивший ему ногой.
Из последних сил я вскочил на ноги. Мелькнули мои изувеченные пальцы, пылающие, словно уродливые свечи. Испуганное лицо Эльзы, и Кларисса, пытавшаяся втянуть ее в поток бегущих сородичей. Мой раб, пытавшийся найти хоть что-то, лишь бы потушить огонь, но в итоге алой молнией мечущийся по залу. Мне наплевать! Я умираю!
Я несусь по бесконечным коридорам, распугивая всех встречных, заражая горячей чумой всякого, не успевшего сбежать с моего пути. Пламя выжигало мне глаза, я чувствовал, как стекает горящая плоть с моих костей. И спустя бесчисленное множество поворотов, падений и бессмысленной беготни, страх ушел. Вновь тьма поглотила меня.
Холодная пустота была бы отдушиной после этого пекла, но никто не позволит мне забыться вечным сном.
Я вновь вижу Его лицо.
Слышу Его голос.
И он твердит мне: «Восстань!»
ЧЕРТОВ СВЕТ! ОН ПОВСЮДУ! ЕГО ПЛАМЯ ВЕЧНО! ЭТА БОЛЬ НЕ ПРОХОДИТ! ОН ЗАЛИВАЕТ СОЛНЦЕ В САМУ ДУШУ! БЕСКОНЕЧНАЯ БОЛЬ! БОЛЬ!!!
Восстань!
ДА, ПРОКЛЯТИЕ! Я СДЕЛАЮ ВСЕ, ТОЛЬКО ПРЕКРАТИ!!!
Восстань!
МЫ СТАНЕМ ВНОВЬ ЕДИНЫ!!!
И ВЕСЬ МИР РАССЕЕТСЯ ПРАХОМ ПЕРЕД НАМИ!!! ВО СЛАВУ ЖИЗНИ, ВО СЛАВУ БОЛИ, ВО СЛАВУ ВЕЧНОСТИ!!!
ЭТОТ МИР
БУДЕТ
РАЗРУШЕН!!!
Глава 14. Прорыв
— Куда подевался этот выродок?! Фалкор, скажи уже что-нибудь!
Шаман прекрасно слышал Кина и хорошо его понимал. Оборотень чуял добычу, и чутье завело его достаточно далеко, чтобы привести в ярость. И теперь он требовал от Фалкора ответа. Шаман молчал.
Он ясно, как никогда, чувствовал, что Светлый Лик совсем близко. Всего в паре шагов, только руку протяни… Пара шагов в бесконечной пепельно-серой пустыне, вездесущей пустоте, оскорбленной редкими валунами и высохшими тысячи лет назад, но все еще стоящими деревьями, черными, бездушными.
Охотники ждали. Воины шли впереди, готовые вонзить копья и топоры в кого угодно, лишь бы разорвать вязкое, давящее нечто, именуемое тишиной. Жизнь продолжала шептать на ухо свою бесконечную песню, и Фалкор уже был готов покончить с собой, лишь бы прекратить этот надоедливый шум. Никто не слышит это мерзкое шипение, оно разрывало шамана на куски, а неподвижный пыльный воздух сдавливал его в раковину собственных мыслей.
— Ох-х-х, раздери его Пустошь! — рявкнул Кин, упав на серый песок. Обретя человеческий облик, он принялся жадно грызть чью-то кость, на которой еще остались куски ветхой плоти. — И чего ему на месте не сидится?
— Это свободный зверь, Кин, — сказал Чирин. Он наконец убрал стрелу в колчан, повесил лук через плечо. Сквозь дыры в животе можно было разглядеть тетиву и кожаный ремень. — Он обитает
