дощечками, при каждом подъёме он перекладывал из одного ящика в другой соответствующее количество дощечек. Борис вёл счёт «конвертиками» (так считать его научил ещё Дмитриев в Новонежине): каждый конверт составлялся из палочек, число их при окончании рисунка равнялось десяти. Японец считал какими-то жучками, число палочек в его способе, как впоследствии узнал Борис, равнялось 12.
Понятно, что погрузка велась только с одной стороны судна, с борта, обращённого к берегу. Как ни спокойно было море, но волны, идущие с его просторов, могли легко разметать отцепленные от плота брёвна, собрать же их было делом сложным. Чтобы не рисковать, стивидор решил грузить только с берегового борта. При этом несколько замедлялась погрузка, так как не использовалась противоположная лебёдка и стрела, но зато не было опасности потери брёвен, да и трюмные рабочие имели больше времени, чтобы уложить погружаемый лес аккуратнее, вместить его больше, и чтобы при качке он не мешал ходу судна. Сабельников именно поэтому чуть ли не через каждые четверть часа спускался в трюм и давал распоряжения там, как нужно перекатывать то или иное бревно. Но, видно, и рабочие достаточно хорошо знали своё дело, потому что его замечаний было немного.
Между прочим, Борис, вставая со своего низенького стульчика, который ему принёс работавший вместе с ним офицер, и заглядывая за борт, всё время удивлялся ловкости работавших на плоту людей. Хотя плот и защищал от волны корпус судна, тем не менее он колебался, раскачивался и временами отходил от борта на целую сажень. Это пока он был целый, а когда из него вынули часть брёвен и сдерживающие тросы ослабли, то нужна была поистине акробатическая ловкость, чтобы суметь удержаться на оставшихся брёвнах и тем более продолжать работать.
На корме имелось два люка, одновременно работали две лебёдки. Работа шла быстро, и следовало быть очень внимательным, чтобы не пропустить ни одного подъёма.
Время летело незаметно, и Борис не успел опомниться, как прозвучал гонг, призывавший всех на обед. По этому звуку работа остановилась, как по мановению волшебного жезла. Катер, доставивший очередной плот, привёз котлы с пищей для китайцев. Котлы подняли на палубу, каждый из рабочих, получив миску какого-то варева и пампушку, расположившись между люками на палубе, принялся за еду. Почти все те, кто находился на плотах, были мокры чуть ли не до пояса, но ни один из них не подумал о том, чтобы раздеться и посушить свою одежду: на это не было времени. Обеденный перерыв длился меньше часа, а затем, после нового удара гонга, все бросились к своим рабочим местам.
Матросы-японцы, всё время сидевшие безо всякого дела на палубе и равнодушно наблюдавшие за трудящимися китайцами, по первому удару гонга направились к своему кубрику, о чём-то переговариваясь и пересмеиваясь, презрительно поглядывая на скудную еду грузчиков. Ушли и японские офицеры, сидевшие вместе с нашими друзьями, с ними же отправился и стивидор, а Борис и Жора, предоставленные самим себе, поплелись в свою каютку. Они решили доесть скудные запасы, оставшиеся у них из того, что было захвачено с собой из дома. Но не успели ребята как следует расположиться со своей едой, как в дверь их каюты постучали, и показался бой – молоденький японец, который прислуживал офицерам в кают-компании. Мальчишка улыбнулся нашим друзьям и, смешно коверкая русский язык, произнёс:
– Позалуста кусать!
Ребята приглашать себя дважды не заставили. Захватив на всякий случай свою полуочищенную селёдку и краюшку хлеба, они отправились за боем в офицерскую кают-компанию. К этому времени обед офицеров уже закончился, стол, стоявший посередине каюты, был чисто вымыт, а на нём стояла небольшая деревянная кадушка, прикрытая деревянной же крышкой. Недалеко от неё стояли две пиалы, около которых лежали плоские ложечки, палочки-хвайзы, заменявшие китайцам и японцам наши вилки. Тут же находилась и маленькая чашечка, наполненная тёмно-коричневым острым соусом – соей. На краю стояли две небольшие чашки с горячим ароматным чаем.
Бой приподнял крышку бочонка, и ребята увидели, что он почти доверху заполнен белым рассыпчатым рисом, от которого шёл пар. Японец повторил своё «кусать» и исчез за дверью.
Борис быстро наложил ложкой-лопаточкой себе полную пиалу риса, то же сделал и Жорка. Он же первым попробовал и предложенную им сою.
– Э, да это простая соя, такая же, как у китайцев! Ну, нас не надуешь! – сказал он возмущённо.
Встав, он подбежал к стоявшему у одной из стен каюты буфету, открыл дверцу и достал небольшую бутылочку, заполненную тёмно-коричневой густой жидкостью. Капнув её на ложку и лизнув каплю языком, восхищённо воскликнул:
– Ну вот, это другое дело!
Жорка основательно полил взятым им соусом свой рис и протянул бутылочку Борису, тот проделал то же самое. Действительно, эта так называемая английская соя оказалась очень вкусной: она имела не только ту остроту, какая была у обыкновенной, но и приятный запах, и особый вкус. Борис удивился, откуда Жорка знал о существовании такой сои в буфете кают-компании, тот с набитым ртом ответил:
– Несколько лет тому назад, ещё мальчишкой, мне довелось плыть на японском пароходе, и я видел, как некоторым пассажирам во время обеда рис поливали этой соей, её брали из буфета. Я подумал, что она должна быть и здесь: не будут капитан и офицеры есть простую сою. Как видишь, я оказался прав.
Рис, сдобренный английской соей, показался очень вкусным, и ребята, съев по три пиалы, опорожнили кадушку почти наполовину. Закусили рис своей вяленой селёдкой, выпили чай с небольшими комочками коричневого японского сахара, лежавшими около каждой чашки, и управились со всем этим делом как раз тогда, когда раздался второй удар гонга, призывавший всех на работу. Если китайцы и японские офицеры, занятые на погрузке, за время обеденного перерыва успели не только поесть, но ещё некоторое время поваляться – кто просто на палубе под тёплыми лучами солнца, кто в своих каютах, наши друзья успели только пообедать.
После перерыва работа продолжалась так же интенсивно и закончилась при фонарях только тогда, когда последнее из доставленных катерами брёвен оказалось на борту судна. Капитан боялся оставлять на ночь брёвна около парохода. При изменчивой дальневосточной погоде ручаться за спокойную ночь было нельзя: мог внезапно подняться шторм, и судну пришлось бы немедленно сняться с якорей и отойти от берега на более безопасное расстояние. Брёвна, находившиеся рядом, манёвру бы помешали.
Вечером, после окончания работ и после ужина, все счётчики – русские, японцы и китайцы собрались в кают-компании и стали сверять полученные результаты. Конечно, цифры у всех оказались разными. Если китайцы считали,
