шёл на равных.
— Ну, как, Николай Григорьевич, пообвыклись здесь?
— Вашими стараниями, Николай Николаевич, вашими стараниями. Очень благодарен вам.
— Ну, что вы, право! Я всего лишь предоставил вам место работы и маломальские условия для жизни и плодотворной деятельности.
— И тем не менее… я не могу вас не поблагодарить за это. Всегда на новом месте сталкиваешься с неожиданными для себя трудностями, а то и познаёшь новые.
— Как я могу бросить своего коллегу и единомышленника наедине с бытовыми или профессиональными проблемами⁈ Какой я тогда посол и коммунист⁈ Я рад, что смог вам помочь. Как ваша работа в качестве торгового представителя?
— Прекрасно! Я уже приобрёл множество нужных и полезных связей среди финансовых кругов Германии, да и люди нашего отдела весьма отзывчивы и многому меня научили касательно деталей и нюансов международной торговли. Да и я старался, потому как не люблю быть обузой и неумехой.
— Ну, это вы уж чересчур, Николай Григорьевич. Ваша служба и опасна, и трудна. А уж сколько ответственности лежит на вас… Вы здесь, фактически, правая моя рука всего, что касается разведки и дипломатических отношений. Я рассчитываю на вас и в последующем на вашу помощь. Чем раньше вы войдёте в курс дела и сможете начать полноценную деятельность на благо Советской России, тем лучше будет для всех.
— Ну, по сравнению с вашей ответственностью, Николай Николаевич, я практически ни за что не отвечаю.
— Ну, полноте, полноте. Не будем же мы с вами сейчас спорить и сравнивать свои заботы и проблемы. Давайте уж перейдём к предмету вашей основной деятельности в качестве резидента. Как идёт ваша основная работа? Есть ли проблемы, которые могу решить я? Вчера звонили из Москвы, интересуются вами, и шифровки приходят, хотят знать, помог ли я вам наладить работу с агентами.
— Работу я наладил, спасибо, но хотелось бы большего. Вы и так мне очень помогли, поэтому лишний раз я не хотел бы вас беспокоить. С агентами всё непросто, и я прекрасно понимаю озабоченность Москвы и ОГПУ в данном вопросе. Предстоит очень много сделать, часть агентов провалилась, часть ушла в тень, и о них практически ничего не известно, а часть работает не покладая рук и очень плодотворно. В скором времени я рассчитываю на то, что смогу предоставить много очень нужной и полезной конфиденциальной информации Центру.
— Рад, что вы на правильном пути и трезво оцениваете обстановку. Согласен, положение с агентами весьма сложное, мы только в самом начале пути. Но у нас есть неоспоримый козырь в таком деле. У нас есть деньги, что выделяет нам Москва на разведку, и у нас есть коммунистическая идея. Многие работают за неё, ну, а деньги являются просто приятным дополнением, правда, не для всех. Некоторые работают исключительно за материальное вознаграждение, особенно из среды обанкротившейся элиты. Экономический кризис и непосильные для Германии репарации после проигранной войны изрядно подкосили благосостояние многих и многих, отчего они готовы работать на кого угодно, даже на нас. Насчёт агентов, понятное дело, я буду помогать вам по мере сил и своих возможностей. Ни в чём вам отказа не будет.
— Я понимаю и благодарю вас!
— Так не за что пока. Есть ли у вас какие-нибудь намётки на перспективу?
— Есть. Появилась возможность подобраться вплотную к Геббельсу.
— Гм. Однако! И каким образом?
— Есть тут одна женщина, артистка весьма привлекательной наружности. Русская эмигрантка. Она оказалась в затруднительном положении, и один из ваших, а теперь уже моих агентов случайно о том узнал и вышел на неё, предложив поработать на нас. Она сразу же согласилась. Я видел её издалека и решил, что с неё выйдет толк. Сразу дал распоряжение касаемое её, ей помогли на первый случай деньгами, и теперь она готова работать на перспективу. Зовут её Ольга Ивановна Фёрстер-Шкарина.
— Я в курсе. Мне докладывали о ней, но времени заняться этим вплотную не оказалось, а вот у вас сразу всё закрутилось.
— Да, так и есть, мне достались бумаги с планами насчёт неё. Она начинающая актриса, и за ней активно ухаживает некий журналист Арнольд Броненн, личный друг Геббельса. Ей он не нравится, но, если мы предложим ей помощь, она согласится выйти за него замуж и продолжать работать на нас.
— Одобряю. Ольге Ивановне, действительно стоит выйти замуж за этого журналиста, после чего она сможет непосредственно общаться с самим Геббельсом. А уж тот не пропустит ни одной юбки, особенно если её обладательница весьма смазливая особа. Его не остановит даже то, что она жена его лучшего друга, скорее всего, даже наоборот. У Геббельса какая-то патологическая тяга к артисткам, и этим, конечно, стоит воспользоваться.
— Я и не знал таких подробностей. Вас понял, Николай Николаевич, так и сделаю. Она обязательно выйдет замуж за этого журналистка, ей, кстати, присвоен номер А/229. Под ним мы и будем с ней работать.
— Хорошо, дерзайте! Может быть, Николай Григорьевич, есть ещё какие-нибудь проблемы или остались вопросы, которые я смогу решить?
— Спасибо, с вашей помощью я уже решил все свои проблемы, но мне не хватает объективной информации об истоках итальянского фашизма и, соответственно, немецкого национал-социализма. Особенно плохо я разбираюсь в их расовой теории. Общие догмы и историю социал-фашизма я знаю, но не совсем понимаю, где настоящие истоки. А как говорится, тот, кто хорошо знает своего врага, всегда сможет его победить, вычислив слабые места и ударив точно в цель.
— Гм. Вы правы, вам прямо хочется докопаться до самых истоков?
— Желательно. Ведь вы, Николай Николаевич здесь уже живёте весьма долгое время, к тому же старый большевик. Вы, я думаю, уже во всём разобрались и знаете очень много.
Крестинский внимательно посмотрел на Самсонова. Было видно, что он глубоко задумался. Да и вопрос оказался совсем не простым.
— Разобрался, иначе грош мне цена как большевику и как послу во враждебной нам стране. Но вы правы, всё не так просто, и итальянский фашизм как таковой здесь мало имеет значения. Я даже скажу больше, он просто совершенно другая ветвь, хотя дерево вроде бы и одно. У итальянцев нет расовой теории и всей этой дикой ереси антисемитизма немцев, помешанных на исключительности арийской расы. У итальянцев всё приземлённее, то же самое и у французских фашистов. Национал-социализм — это более кривая и одиозная ветвь фашизма, я бы даже сказал, она отдельная от него
