Все эти ночи, пока она мечтала о нем, он мечтал о ней.
Поразительно.
— Ну, так как, я все правильно сделала? — спросила она полушутя.
Его тон оставался серьезным, даже почтительным.
— Ты сделала все совершенно правильно. — Затем он перекатился на спину, как в лимузине, увлекая ее за собой, не разжимая объятий, просто снимая с нее тяжесть своего тела.
Он прикрыл ей спину одеялом, разгладил его, убрал волосы со лба и провел ладонью по всей их длине.
— Сколько ночей я лежал, думая о тебе.
Грудь Кэндис распирало от радости так, что стало тесно. Она должна спросить.
— Сколько?
— Боюсь, я потерял счет.
— Когда это началось?
— Это началось с того глупого поцелуя в «Тоннеле Любви». Когда я узнал, кто ты. Когда понял, какими сложными будут наши отношения.
Она отодвинулась на пару дюймов.
— Ты хотел меня все это время? А я начала мечтать о тебе только с тех пор, как…
— Ты всегда должна выигрывать, да?
Она помолчала. Ладно, он заслуживает искренности.
— Я желала тебя с тех пор, как ты первый раз солгал мне. Полагаю, этот раунд ты выиграл.
Он поцеловал ее сладкие губы.
— Думаю, мы оба выиграли этот раунд. А сейчас хочешь испробовать мою ванну?
Она сделала глубокий вдох и кивнула.
— О да.
Позже Кэндис лежала в объятиях Дерека, свернувшись калачиком, и смотрела через открытые французские двери на огни Сиэтла.
— Я говорила тебе «спасибо»? — спросила она.
Он усмехнулся.
— Не стоит благодарить меня. Это доставило мне удовольствие.
Она ткнула его локтем в бок.
— За помощь с реконструкцией «Маяка».
— Ах, это.
— Да, это. — Она снова расслабилась, мысленно представив законченный ресторан. — Знаешь, это всегда было моей мечтой.
— Исторический ресторан?
— Исторические здания. Это нельзя измерить в долларах и центах, но это имеет смысл на ином, более глубоком уровне. — Она замолчала. — Наверное, ты этого не понимаешь, да?
— А ты объясни.
— Я всегда считала, что в жизни есть вещи, которые важнее денег.
— И ты называешь себя Хэммонд?
Она снова ткнула его, на этот раз помягче.
— Из тебя вышел бы куда лучший представитель Хэммондов, чем из меня. Я всегда была белой вороной — артистической, непрактичной.
— Я думал, ты прекрасно ладишь со своей семьей. Ну, все эти обсуждения семени и все такое.
Кэндис улыбнулась.
— О, они меня очень любят, просто не понимают.
Он крепче прижал ее к себе.
— Это потому, что ты сложная женщина.
— Ты тоже меня не понимаешь, да?
— Не вполне.
— Ты не можешь понять, как можно отказаться от денег ради красоты.
В его тоне послышались полемические нотки.
— Я очень люблю красоту. Но существуют такие практические реалии, с которыми приходится иметь дело прежде, чем мы можем себе позволить роскошь сосредоточиться на искусстве.
— Такие как?..
— Еда, кров, одежда.
— Большинство людей в Сиэтле имеют еду, кров и одежду, — возразила Кэндис. — Чего им не хватает, так это искусства, истории и культуры. Это пища для души.
— Душа не может жить без тела.
— А телу без души не имеет смысла жить.
Несколько секунд прошло в молчании.
— Ты считаешь, у меня есть душа, Кэнди?
Вопрос сильно удивил, даже озадачил ее.
— Конечно, у тебя есть душа.
Да, он жесткий, твердолобый бизнесмен, который должен делать деньги каждый божий день, но он также нежный и щедрый любовник. А то, как он дурачился сегодня со своими братьями, показало ей его трогательно-человеческую сторону.
— Ну, может, просто поменьше, чем у других, — пошутил он.
Кэндис не нашлась, что на это ответить. Она начинала подозревать, что за жестким фасадом скрывается очень доброе сердце.
Она вдруг подумала, что ошибалась в нем, и можно надеяться на что-то большее, чем простая интрижка. Но это было опасное направление мыслей. Надо воспринимать все как есть, чтобы потом не испытать жестокого разочарования и сердечных мук.
— Ну, может, чуть поменьше, — согласилась она.
Они погрузились в молчание, в то время как ласковый ветерок влетал в окно вместе с отдаленным шумом улиц. Дыхание Дерека постепенно выровнялось, руки расслабились.
Кэндис не спала, глядя на город, говоря себе, что их интерлюдия окончена. Уже почти два часа ночи, а завтра в десять у них презентация. После этого у них не останется причин быть вместе и продолжать отношения.
Она стиснула зубы, напомнив себе, что шла на это с открытыми глазами. Она напряглась, приготовившись оставить его теплую постель и продолжать жить без него.
Но едва она пошевелилась, как его руки на ее животе сжались. Он не спал и хрипло прошептал ей на ухо:
— Останься.
Она замерла. Остаться?
Его голос звучал натянуто, мышцы напряглись.
— Просто… — Прошла целая минута. — Останься.
Одно слово. Одно-единственное слово, но оно перевернуло ее жизнь.
Она старалась не допускать его в свое сердце, но он накрепко утвердился там, и ей уже ничем нельзя помочь. Она почувствовала, как одинокая слезинка защипала уголок глаза.
— Хорошо.
Он перевернул ее на спину, нежно целуя в губы.
Она ответила на поцелуй, крепко обнимая его, стараясь разобраться в хаосе своих мыслей и чувств. Он будет обнимать ее всю ночь. Они проснутся вместе, в одной постели.
Что с ними будет? Что они делают?
Он прервал поцелуй и чуть отстранился.
Она заглянула в его темные глаза, ища ответы, которых, она знала, у него нет.
— Дерек?
Он покачал головой.
— Я не знаю, Кэнди.
Она коснулась его лица.
Он ласково поцеловал ее еще раз, и она обняла его, притянула ближе, стараясь вобрать в себя его сущность и успокоить свои страхи. Если все это ошибка, она будет ужасно страдать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Дерек стоял во главе стола в небольшой комнате заседаний Исторического общества перед Мирной Уэст и пятью другими членами совета, стараясь думать о презентации, а не о Кэнди. Он щелкнул клавишей на своем лэптопе, выводя на экран следующую историческую фотографию и пускаясь в рассказ об Адель Альбинон и ее семи пекинесах.
