и этих преступления. Они стали возможны лишь в условиях вооруженного столкновения.
Международный суд, действующий ещё много лет, вынес всего три обвинительных приговора по гражданам страны, признанной пострадавшей стороной в Последней Войне Терры.
За смерть Веры Гранде по закону так и не ответил никто.
Глава 17
Ли Каи
Я старался не думать о том, кто из тех, кого я знал всю мою жизнь пережил эту ночь.
Страшно было даже представить, что они все погибли. Но сейчас я терял ещё и Астрид.
Видел, как она погружается в себя и отстраняется. У меня не получалось уловить логику в ее словах. Хотелось отмахнуться от них, как от горячечного бреда, встряхнуть ее и заставить понять, что сейчас не время для слабости. Нужно найти укрытие, еду и узнать настоящие новости о происходящем. Болтовня терранской пропаганды — это сплошной поток дезинформации, в который верить могут лишь идиоты. На что они надеялись, заявляя, что Иштар вдруг ни с того, ни с сего решил бомбить свои же города? Обещание президента Терры нас всех спасти звучало, как особо циничная шутка. Мне нужно было узнать, что происходит на самом деле, жив ли кто-нибудь из моих близких и исходя из этого строить планы.
Именно в такой последовательности. Поиск укрытия стоит на первом месте. Все остальное — потом.
Мне хотелось рассказать, объяснить все это Астре, но я натыкался на ее пустой стеклянный взгляд и вместо стройной речи из меня вырывался какой-то глупый лепет.
Ощущение, что после того, как мы поймали сеть и услышали официальную терранскую версию их нападения на мой мир, в Астре что-то поменялось. Она, словно бы уже умерла, а дышит и ходит сейчас по какому-то недоразумению. Не живой человек, а механическая кукла, у которой вот-вот кончится заряд.
— Не оставляй меня, — вырвалось у меня. — Я прошу тебя. Ты мне нужна.
— Сейчас.
— Что?
— Я нужна тебе сейчас. Но это пройдет. Ты все равно меня возненавидишь.
— Что за бред? За что мне тебя ненавидеть?
— Я терранка. Я там родилась. Этого не исправить и не изменить. Ты этого пока не понимаешь, но скоро начнёшь ненавидеть все, что тебе напоминает об убийцах твоих близких, все, что хоть как-то связано с Террой.
— Я понимаю, что ты говоришь. И даже признаю за этим часть правды. Эта война у меня любви к Терре не прибавит. Но нельзя ненавидит всех и винить в развязывании войны целую нацию. Нет коллективной вины, когда судить нужно целую планету со всеми ее жителями. Вина может быть лишь персональной. Потому, что, если в равной степени виноваты все от стариков в правительстве до новорожденного младенца — не виноват никто. Есть преступления. Развязывание агрессивной войны — одно из них. Есть преступники — это те, кто отдавали и исполняли преступные приказы. Есть добровольные пособники преступного режима — это пропагандисты, подтасовывающие факты и оправдывающие войну. Да, я их уже ненавижу. И, боюсь, ненавидеть буду всю мою жизнь. А есть заложники режима — мирные граждане, которые не отдавали приказов убивать, не убивали и не оправдывали убийств. За что мне ненавидеть их? За цвет идентификатора? У них красный. У меня синий. Для ненависти мне нужно что-то посущественнее, чем место рождения.
— Терра выпустила ракеты по твоему дому. И ты не знаешь, скольких родственников, друзей и знакомых, ты не досчитаешься уже сегодня. Сколько умрут завтра потому, что им не окажут помощь. На сети завязана вся медицина и экстренные службы. А ее нет. Наши смарткоммы превратили в трансляторы.
— Вот именно! — не сдержался я. Преодолел два шага разделяющие нас. Схватил ее за плечи и встряхнул. — Это война. Настоящая война. Ты права, я не знаю, стольких близких она у меня отнимет. Но тебя я ей не отдам. Все как-нибудь утрясется. Не знаю, как. Мы же вместе, а значит, справимся.
— Война…
— Она закончится. Все войны заканчиваются. Главное, пережить это время. И мы переживем. Потом поженимся. Я детей хочу. Мальчика и девочку. Для начала. Хочу большую семью. И чтобы каждый мой ребёнок был твоей маленькой копией.
— Это невозможно.
— Если ты будешь их мамой…
— Это не как не отменит законы генетики. Я — редкий, даже на Терре, пример комплекта рецессивных признаков, отвечающих за внешность. Но даже доминантные признаки, такие, как мои веснушки или цвет глаз, перекроются твоими. Иштарцы генномодифицированы. На вашем генетическом коде стоит "защита от идиота". Чтобы не скатываться в "положительную" евгенику, когда партнёров для зачатия подбирают по ряду психофизиологических критериев или необходимость каждый раз при зачатии прибегать к генной инженерии для получения здорового ребёнка. При столкновении "эталонного" иштарского признака и другого, например, как у меня, именно твои генетические настройки по умолчанию возьмут вверх. И если специально не прилагать никаких усилий, ребенок получится копией родителя-иштарца. Или близко к тому. Ну, может, конечно, и заглючить кое-где. Такие ситуации в научной литературе описаны. У смешанных пар рождались дети с незначительными внешними признаками родителя-терранца, но это исключение. Я сейчас несу какую-то ерунду. Доминантные и рецессивные аллели обсуждаю.
— Ну, положим, мы обсуждаем наше будущее, детей, которые у нас родятся. Если в настоящем все рушится и тебе не за что зацепиться, нужно искать якорь в прошлом или будущем. Последнее предпочтительней.
— Почему?
— Прошлое статично. Что не плохо в кризисной ситуации. Ты ныряешь в воспоминания и это помогает переждать бурю. Но, когда размышляешь о будущем, то двигаешься вперёд или думаешь о том, как будешь двигаться вперёд, когда все немного поутихнет.
— Наше с тобой совместное будущее станет сплошным испытанием. Для тебя в первую очередь. Мне-то что? Я всю мою сознательную жизнь провела в добровольной изоляции. В моем отделении не было детей, которые могли выздороветь. Нас не лечили, а лишь поддерживали жизненные показатели. Смертность там была запредельная. Но это никого не удивляло. Безнадёжные пациенты на то и безнадёжные. Когда умерла Сабрина — последняя из моих подружек с которой мы играли, когда обе были совсем маленькими, я решила больше ни к кому из детей не привязываться. Не хотела снова грустить о
