отвечать-то шефу осталось только этим; но тот удивленно вскинул на него глаза, на секунду замешкался со словесами — пораженный, что ли, откровением о цепи? — и неожиданно, излишне кротко и потому, наверное, не без труда согласился:
— Да, мы должны думать… Это, если хотите, обязанность наша. Но думать, учитывая, так сказать, всю сложность, всю широту проблематики… вы уверены, что к этому готовы? Да, есть такая формула. Но кроме внешнего, формального, за которое вы… э-э-м… уцепились, в ней присутствует еще и внутренний, если можно так выразиться, смысл, который не всякому виден… опровергните его! — На это приглашение провокационное — опровергать невидимое — его визави никак не отозвался, блуждая взглядом в заоконной хмари и пыли засухи нынешной, бедствия, какое никто уже ни здесь, ни в народе не считал давно за беду, отвыкли считать при централизованном-то снабжении…- Давайте поспорим, наконец, я готов… — И, не дождавшись и оттого недовольный будто, котом от мышиной норки отходя, сказал: — Вот видите… Нет, я не спорю, фельетон нужен, в этом вы правы. Правы, соглашусь. И острый, да, по делу. С интервью под диктофон, прямо с директором фабрики — пусть покрутится, а то зазнался там, с переходящим-то знаменем… А вы мне это… э-э-м… прокрутите, договорились?
— Статья нужней. И фактов у меня хватит.
— Статья, знаете… Не готовы к этому вы, откровенно вам скажу… заигрываетесь порой. Бороться мы должны — н-но! — И поднял палец указательный, невысоко, обретая себя окончательно. — Но в реальной, в существующей ситуации; А вы ее попросту не всегда знаете. Не знаете, — на всякий случай упреждающий сделал он жест, — и вы мне не говорите… Идет борьба, идейная — там. И в ней задействованы очень серьезные силы, вы даже представить себе не можете — какие; а вы мне — «кооперативы»… пустяки это, переходное, преходящее. Итак, фельетон; и это… без накруток всяких лишних, накручивать мы все мастера. А надо просто работать. Каждому на своем месте, с пониманьем общей ситуации. Разнобой, учтите, нам сейчас нужен меньше всего. А за идею… Мы это, как говорится в народе, обмозгуем. Идея стоит того. Именно так — о критериях. Я бы сказал даже — о преемственности критериев, да, и никак иначе…
И месил, и топил в словесном говне минут, наверное, пять еще; и удостоверившись, что утопил окончательно, — отпустил, наконец, даже и в дверях не остановил, хотя всегда любил это делать, чтоб каким-нибудь словцом-указаньем, последним замечаньицем дожать, по шляпку вбить… примитивщина? Да, но какая действенная. Да и не было нужды останавливать, по правде сказать. По той самой, за которой истины уже не было и, казалось, не предвиделось.
Он рассказал это, посмеиваясь теперь — и не обо всем поведав, конечно; еще раз усмехнулся:
— Впервые видел его таким… озадаченным, что ли. Но это так, казус… Цыган умирает, а чина не меняет. Года не прошло, как в такой демократизм вдарился — хоть водой холодной отливай. Демократия в рамках командного стиля — недурно?
— Да уж… Озадаченный, говорите? — Хозяин переглянулся с Мизгирем, тоже с чего-то посерьезневшим. — Даже странна чувствительность такая… Впрочем, и не таких мастодонтов проняло. А история эта, в числе великого множества других, совсем уж не смешная… Зато расстаетесь, надеюсь, смеясь?
— Еще не расстался. Да и не до смеха.
— Ну, это дело дней, формальность. Вы, кстати, как работаете — на машинке пишущей или пером… ну, пишете когда?
— Нет, какая машинка… — малость недоуменно сказал Базанов. — Пробовал на ней — нет, механикой отдает, смазкой. Разве что иногда, вчистовую. Посредников поменьше, посподручней, что ли, надо между бумагой и… головой, да.
— Тогда не откажите, пожалуйста, принять от меня, — Воротынцев уже возвращался в который раз от рабочего своего стола, — от нас в знак признательности читательской и лично моей… Не откажите, — повторил он почти просительно, глазами степлив серьезность в лице, подавая футляр небольшой, вроде очешника, на котором «американским золотом» блеснуло, удостоверило: паркеровское… — И потом, пусть хоть один «паркер» поработает на доброе, дельное… а то ведь так носят, для форса. В честные-то руки, сами знаете, он редко попадает…
— Ну что вы, Леонид Владленович…
— Нет-нет, прошу! Кому, как не вам — тем более в дело наше. А это тебе, брат… тебе, по пристрастию к парадоксам, нашу текучку тонизирующим. Сказать же вернее, парадокс только внешне оформляет, выражает антиномии бытия — вроде лепнины всякой на его здании, завитушек; но это отнюдь не самое здание, о чем никогда, знаете, не мешает помнить…
— Вейнингер?!. — удивленно и, как показалось, неприязненно хмыкнул Мизгирь; и уж привычным видеть было, как он справлялся с хмельным в себе: будто вовсе не пил. — Переиздали?! — Быстро листнул книгу, угнулся, пролысину показав, цепкими глазами пробежал оглавление, выходные данные. — Не ждал. Спасибо, конечно…
— Ну, отчего ж не ждать, — добродушно заметил Воротынцев, не скрывая удовольствия своего тем, что сюрприз, видимо, вполне удался ему. — Говорю же, у нас всего ждать можно, чего и не приснится… Бум издательский. Бум-бом — по голове.
— Как, «Пол и характер»? — припоминая, удивился тоже Иван. Тогда же, во времена угольника как раз, один приятель давал ему почитать на пару дней эту странную, в солидном старинном переплете толстую книгу; только и осталось от нее, что впечатление странности все той же и глубины, в какой он, кажется, так и не освоился, не успел.
— Оно самое… что, интересует? Будет и вам, Иван Егорович. На днях. Знать это надо.
— Читал когда-то. Пробегал, точнее. Интересен, ничего не скажешь, но…
— Но?
Отвлекшись глазами на затейливую решетку камина с грифонами, он даже не понял, кто это из них переспросил.
— Не знаю. Что-то подрывающее доверие к человеку… Его, положим, и так-то немного, доверия, но чего-то ж должно оставаться. Подрываешь одну половину человека, женскую, — рушишь и другую, хочешь не хочешь… Нет, интересен, может, психологическими моментами — да, глубокими, в самой идее мужчины и идеи женщины, в чистой; а где она тут, чистота? Все смешано, вдавлено одно в другое… вмонтировано, если хотите, и одно ж из другого исходит, не разъять. Да и христианство это его — пополам с Вагнером, если не путаю, чуть не с язычеством… Нет, сглупа еще читал, второпях, судить не могу. Перечитать бы.
— Перечитаете, — еще
