с отцом и выяснив, что папа не против. Позволила ему. Разумеется под контролем врача. Благодаря Максиму у папы произошло частичное восстановление мышечной силы. Конечно, долго он передвигаться не может. Максим занимался с ним даже дома, когда его выписали, и продолжает приходить до сих пор. Я, конечно, отблагодарила парня. Мама, естественно, не сподобилась. Папа может передвигаться по квартире без кресла.
В тот день мы решили выйти на улицу. Дядя Саша Токарев, старинный папин друг и отец того самого парня, из-за которого моя жизнь полетела тартарары, узнав о его болезни, привез ему отличное инвалидное кресло. Папа сам им управлял, мне даже катить его не нужно было.
Они не общались много лет, а тут он сам приехал. Не знаю, знал ли он причину, почему отец прекратил с ним всякое общение, или нет, но теперь он его навещает. Никому, кроме дяди Саши и этого мальчика-практиканта, папа оказался не нужен. Даже я не слишком часто интересовалась его делами. Я вообще созванивалась с родителями редко. Последнее время в основном мне звонила мама, жаловалась на отца, на жизнь свою, что привязана теперь она к нему. А я только слушала да отправляла деньги, которые оставил мне Паша.
Я сама предложила ему выйти. Погода стояла прекрасная, сидеть в четырех стенах совершенно не хотелось. И мы решили, что можем прогуляться по скверу. От нашего двора до небольшого парка рукой подать. И все было хорошо, пока ему не захотелось немного пройтись. Но улица не квартира. Отец быстро устал и не добравшись до лавочки буквально полу метра, упал.
У меня даже мысли не возникло никого искать или звать. Помогла подняться ему и сесть на лавочку. Потом подкатила кресло, и папа в него перебрался. Живот заболел не сразу. Мы успели вернуться домой, а потом я поняла, что у меня закровило, и сразу вызвала скорую. И маму…
Родителям о своем приезде я не сообщала. Только я успела появиться на пороге, мама сразу же засобиралась в санаторий. У нее путевка от университета горела. Увидев меня, она аж опешила от счастья. Никогда она еще мне так не радовалась.
Конечно, пока собирала вещи, не переставала качать головой и приговаривать: Какая я не благодарная… Замуж вышла, забеременела и ни слова родителям не сказала. Конечно, супруг мой ее тоже не устроил. Он еще в прошлый мой визит ей не понравился. То, что я решила развестись, сообщать ей не стала. Лишний раз потешить ее эго. Никого это не касается, кроме нас.
— Ира, поехали домой! Отец совсем осунулся, винит себя. Я ему уже тысячу раз сказала, что нет угрозы. Что все хорошо. Что родишь ты этого ребенка! А он не прекращает, мычит себе под нос: Опять все из-за меня! Опять! — Дочка! Я уже устала! Он не есть ни хочет, ни заниматься. Он и так за эти месяцы на двадцать килограмм похудел, совсем ослабеет. Не встанет ведь больше.
— Хорошо, мама. Я выпишусь сегодня. Я же ему говорила.
— Да не слушает он тебя по телефону. Пусть он увидит своими глазами, что все в порядке.
Не стала дожидаться выписку, поехала домой. Заберу на днях. Все равно еще с неделю здесь побуду. По Ангелине соскучилась, конечно. Да и по Леше тоже. Как мне теперь его из своего сердца вырывать? Прицепился как репей. Ни так, ни эдак, ни из головы не идет, ни из сердца. Постоянно думаю… Может, правда не врет? Может, и правда любит? То, что ребенка уже любит, это точно.
Он теперь у матери поселился. Когда с Гелей общаюсь, понимаю, что он со мной через нее разговаривает. Он ей походу целый список вопросов выдает, а потом слушает, что я ей отвечаю. Ну, не спрашивала меня никогда Геля: Сколько раз сегодня Ромка толкался? Или: Какие показатели были на Узи? А еще вопросы в стиле: Что я ела? Что пила? Какие принимаю лекарства? Отекаю или нет? Во сколько просыпаюсь? Хорошо ли сплю?
Допрос подобного рода продолжается уже третий день.
* * *
— Папочка. Да, все со мной хорошо.
Отец кивает. С речью у него, конечно, печально. Он почти не пытается говорить. Кивает, слушает. Иногда пишет что-то. Я как-то научилась, пусть и за такой короткий срок, но понимаю его. Мы общаемся взглядами, жестами. Мама же даже не пытается его понимать. Говорит: ходить начал и говорить начнёт. Просто ленится…
Совсем он поникший и расстроенный.
— Па. Мой живот на месте. Даже подрос немного.
Папа снова кивает и кривовато улыбается. Нужно вытаскивать его из этого состояния. Я рассказывала ему про Гелю, ему нравилось про нее слушать. Позвонит сегодня, нужно ему ее показать.
— Мам! Ты что, серьезно? Снова уезжаешь?
— Ну ты же вернулась! А у меня еще пять дней осталось! Тут дороги то пару часов.
— Ты шутишь? Да⁉
— Ира! Да не будь ты такой эгоисткой. Ты же уедешь опять! Пропадешь на месяцы. Ребенок родится, тебе вообще не до нас будет! Дай ты мне хоть воздуха свежего глотнуть!
Пусть едет. Наверное, действительно так будет лучше. И для меня спокойнее.
Не успела закрыть за мамой дверь — звонок от Ангелины. Да, сегодня я припозднилась, половина седьмого. Она не дождалась меня. Сама позвонила.
— Привет! Мам! Я так соскучилась! Когда ты приедешь?
Папа поворачивает голову в мою сторону, смотрит на меня удивленно. Я при нем с ней не разговаривала. Уходила всегда к себе в комнату.
— Гелечка, я тоже соскучилась. Но я не могу дедушку пока оставить.
— У меня есть дедушка?
Папины глаза. Нужно было видеть.
— Есть. Хочешь, я тебе его покажу?
— Хочу! Покажи скорей!
Шепчу папе одними губами: Я потом тебе все объясню…
23
— Дедушка Толя! Познакомься! Это Лучик! Помнишь, я тебе его по планшету показывала. Я еще в тот день для тебя обруч крутила и на скакалке прыгала. Вспомнил? Ты, наверное, его не узнал! Он тогда был немного чумазый. Ничего не могу с ним поделать. Такой большой, а кушает неаккуратно. Но я его хорошо накупала! Мы его с бабушкой весь вечер позавчера чистили! А бант, посмотри! Посмотри, какой бант у него на хвосте. Мы с ним очень готовились…
Поток Ангелининой речи остановить невозможно. Она продолжает что-то рассказывать папе. Он кивает и улыбается.
— Геля! — кричу я, в один голос с Лешей.
Она уже забралась к нему на колени. И рассматривает небольшое родимое пятно у отца на виске.
— Пусть, пусть, —
