Не наладилось. Гормональной терапией слегка отсрочили и только. Что-то не срослось, что-то там не складывалось. А потом был очень серьезный разговор и всё стало предельно ясно. Лена ответственно лечилась не для того, чтобы стать матерью, а потому, что боялась раннего старения. О детях речи не шло вообще.
— Не все видят в этом своё призвание и счастье, Лёшенька. Так почему я должна принуждать себя, скажи мне, пожалуйста? Ну, хочешь…? Пускай тебе родит кто-то еще. Что ты так смотришь? Что я такого сказала? Искусственное осеменение и суррогатная мать… или это уже будет не суррогатная? — задумалась Лена.
— Почему — не ты? Тогда давай это будут твои клетки? Причина же в том, что беременность испортит внешность? Хорошо, я согласен на суррогатную мать, но ребенок будет наш.
— А вот с этим проблема, дорогой, — печально улыбалась жена, — во мне нет этих клеток или же их количество совершенно ничтожно. Выделить их — огромная проблема. Помнишь меня в самом начале лечения? Так вот — это мелочи. Здесь последует такой гормональный удар…! И безо всяких гарантий.
— Я не детей хочу, — пытался объяснить ей Алексей то, что чувствует. Это было трудно, но правда была еще и в том, что и в нём тоже до сих пор не проснулась эта таинственная и необъяснимая тяга к отцовству.
— И я очень тебя понимаю, — подхватила Лена, — все эти «пора», «как у всех», «продолжение рода» и всё, чем проел мозг папа… Я рада, что и ты понимаешь — радость жизни не только в детях.
— Но ты согласилась на суррогатную, — не понимал Алексей.
— Чтобы ты успокоился, милый. Захочешь и будет тебе твой ребенок, будешь заходить к нему и радоваться. Наймем няньку…или двух.
И Алексей вспомнил слова тестя — «если она сама не захочет… контролю не подлежит». Поэтому и не стал выяснять — правда ли, что выделить её яйцеклетку — почти неразрешимая проблема? Нет так нет, а может и правда — у некоторых людей генетически отсутствует инстинкт материнства и отцовства. Значит, пускай будет так. Он и сам схватился за мысль о детях, только чтобы вернуть Лену в семью, привязать их общим ребенком. Значит, нужно пытаться как-то иначе.
Чем могла грозить явная эмоциональная отстраненность Лены, он не задумывался. Наивность? Скорее всего. Наверное, тогда он ещё недостаточно повзрослел. Он не был её первым, и ничего страшного в этом не находил. Нормальным считал и то, что за своей влюбленностью ещё с детства других не видел и Лена так и оставалась его единственной. Их постель, казалось, устраивала обоих. А что случаться она стала реже, тоже было объяснимо — никто не может гореть страстью всю жизнь, накал её постепенно снижается и приходит к норме. А ее он гуглил — пара раз в неделю. Хотелось чаще, но Лена первая указала на эту норму, и он… прогуглил. Да — среднестатистическая норма.
Слепое обожание все-таки уже схлынуло, и Алексей отлично понимал, что им продолжают манипулировать. Но ограничения казались не слишком жесткими — вполне терпимыми.
А потом он получил фото… И больше того — съёмку, где его жена была в постели с другим мужчиной. Что чувствовал, вглядываясь в видео — понятно. Но также был в курсе… знал о дипфейках — видеороликах, где одно лицо подменяется другим с помощью алгоритмов машинного обучения. Ещё несколько лет назад такие видео получались топорно и вызывали, по большей части, только смех. Но технологии эволюционируют! И Алексей нанял детектива. И съехал потом в 2012 номер, зарезервировав его за собой.
И пустился во все тяжкие, особо не выбирая методы. Были у него любовницы и из персонала, и клубные девочки. Он узнал много нового о сексе, научился сбрасывать в нём негатив — с другими женщинами, загнав глубоко внутрь себя воображение и те чувства, что ещё оставались к Ленке.
У них даже разговора не было — он просто оставил на столе все то, что нарыл сыщик и ушел. С тестем тоже не объяснялись — тот не требовал от Алексея отчета и не интересовался его семейными планами. Понимал, наверное, что шевелить всё это сейчас не стоило — могло стать только хуже. Пусть разбираются сами. Он знал случаи, когда люди оставались вместе и неплохо жили и не после такого…
Первый год Алексей не выдерживал — костерил себя последними словами, мучился и рефлексировал потом, но тянуло так…! Иногда он возвращался домой и потом уходил опять. Лена вела себя, как ни в чем ни бывало — была ровна и приветлива. Они даже переспали разок и потом ему было плохо настолько… проститутки показались наивными Красными Шапочками. Потому что Лена отпустила себя, больше не таясь от него.
— Не хочешь? На самом деле? — немного наигранно удивилась она, когда Алексей, невнятно что-то проворчав, резко отстранился от неё на следующий день: — Ну ты же знаешь — гормональный сбой… и, чтобы вызвать в себе желание, требуются усилия и помогают в этом более… изысканные методы. Ты не мог мне этого дать, и я искала на стороне. Сейчас ты стал… опытнее, дорогой. Зачем-то же вернулся в наше гнездо?
— Мне так удобнее, — коротко ответил он. И это была правда. Разнузданный секс быстро осточертел, оставляя ощущение опустошенности не только в яйцах. А ещё рядом появились охотницы — настоящие специалистки своего дела с серьезными намерениями. Им мало было разовых встреч и нужны были минимум — отношения. Для начала. Такие женщины были навязчивы, их потуги соблазнить дико утомляли. И ещё начались неприятности на работе. Не стоило там по-мужски «следить»…
Он стал жить дома. На Ленку стало почти все равно. Отстраненный уже взгляд на неё неожиданно позволил увидеть больше, чем когда-то затуманенными любовью глазами. И он взрослел… стремительно взрослел, проходя через медленный развал семьи и мучительное умирание своей любви.
Смотрел, наблюдал и понимал, что и сама Ленка до чертиков несчастна и что ей смертельно надоело играть роковую женщину. Ей будто вставили в свое время чип с такой программой, и она механически отрабатывала её. А теперь отчего-то решила, что при нём можно отпустить себя и в этом тоже, и если бы не брезгливость и четкое понимание, что пути назад нет, то кто знает? Такой она точно нравилась ему больше — спокойная, тихая, естественная и будто даже немного уставшая от себя и такой своей роли.
Дома ему было удобнее, привычнее и даже безопаснее, но все равно очень трудно поначалу, а порой даже тяжко. И видеть, как она гробит себя, и чувствовать себя непонятно как, не понимая — что он тут делает вообще? Зачем и почему еще здесь? Почему просто не ушел в свои луга — к пасекам, которых развил целую сеть, охватив ими почти половину области? Он мотался и туда, и даже оставался ночевать… только перемена мест не меняет ничего, если нет покоя внутри. Но все равно — пчеловодством он стал заниматься более плотно, тратил на него больше времени. И снова возвращался в «Музыку» и общую с Леной квартиру — большую, стильную, максимально благоустроенную. Понимал, что всё это тоже имеет значение — привычка большое дело, а он успел привыкнуть к комфорту. От этих мыслей было ни жарко, ни холодно. Он просто тянул жизнь, как лямку.
Зачем — не объяснить было даже самому себе. Жалость? Такое могло быть — убого выглядели эти ее поздние приходы домой, запах алкоголя, легкий беспорядок в одежде. Голову она держала высоко и смотрела прямо, но и это… и даже красота ее сейчас ощущалась жалко. И весь ее независимый вид вызывал в нем одно только чувство — собственного бессилия. То безразличного и усталого, то острого и яростного — душного какого-то. Или дело было не в странной необходимости хотя бы как-то контролировать и наблюдать Ленку, а это он сам настолько жалок и слаб, что можно по нему вот так легко — грязными ногами?
