до невменяемости, будет лучше и проще? Просто на какое-то время перестанешь себя осознавать, притупишь боль и разочарование. А что потом? Так и жить, не приходя в себя или делая вид, что тебя не колышит.
Илана никогда бы не подумала, что с ней может случиться такое. И ведь не скажешь, что она бедная, несчастная, что к ней отвратительно относятся, обижают, что всё ужасно. Нет, не ужасно, просто – никак.
Она взяла бутылку, некоторое время подержала в руках, задумчиво оглядывая кухню, а потом… засунула её назад в ящик стола-острова и тоже отправилась наверх в спальню, ставшую теперь её комнатой, сняла кофту оверсайз, которую надевала поверх пижамы, завалилась на кровать, прекрасно понимая, что опять не получится заснуть легко и быстро. Она, кажется, вообще забыла, когда нормально спала – без слёз, без долгих раздумий, без мысленных диалогов и упрямых фантазий, как могло бы быть.
Протянув руку и наощупь найдя на прикроватной тумбочке телефон, Илана, выбрала подходящий плейлист. Наушники подключать не стала, сделала нужную громкость. Но даже если врубить звук на полную, вряд ли он кому-то помешает. Но ей это тоже не нужно, и так нормально, когда слова не бьют по ушам, а ненавязчиво проникают в сознание, как при душевном искреннем разговоре. И можно думать не о своём, а о том, о чём рассказывают песни, и тихонько подпевать.
«Every second's like a minute, every minute's like a day when you're far away…».* За стеной и всё равно далеко. Потому что стена на самом деле не кирпичная, не бетонная, а из того, что гораздо-гораздо прочнее, несокрушимей и толще – из неприязни и намеренного непонимания.
Ну вот, хочешь или не хочешь, а мысли всё равно сворачивали не туда, возвращались к тому, что тревожило и жгло, давило тяжестью, мешало отвлечься, успокоиться, расслабиться, отгоняло сон, который ждёшь как спасение. Но опять она заснула только под утро и проснулась поздно.
Такими темпами Илана скоро перейдёт на режим совы – будет бодрствовать по ночам, а потом отсыпаться днём. Поэтому и дальше валяться в кровати она не стала, поднялась, сменила пижаму на обычную одежду и вышла из комнаты.
Дверь гостевой была распахнута настежь, но Илана уверенно предположила, что Глеба там нет. Его никогда не застанешь дома в такое время. Даже в выходной он предпочитал находиться где угодно, в любом другом месте, только не здесь, не с ней. Но, кажется, сегодняшний день стал исключением.
Глеб, раскинувшись, лежал на кровати, одетый в рубашку и брюки. На полу стояла пустая бутылка и стакан. А ведь он и так был совсем-совсем нетрезвый. Неужели допил и это? Да он, вообще, живой? Совершенно неподвижный, лицом в подушку, одна рука безвольно свесилась с края. И даже незаметно, что дышит.
Глупое предположение, но на короткое мгновение оно целиком захватило мысли и по-настоящему напугало. Илана моментально отмела его прочь, но мимо пройти не смогла, торопливо вошла в комнату, приблизилась к кровати, присела на корточки. И тут же критично хмыкнула, насмехаясь сама над собой, но и облегчение испытала тоже.
Не совсем уж и лицом в подушку – голова чуть повёрнута на бок. И вполне так нормально дышит, ещё и чуть слышно посапывает, но даже во сне хмурится и едва заметно морщится, как от боли. Такой потрёпанный, открыто-беззащитный и несчастный.
Илана всё-таки не удержалась, осторожно дотронулась до его руки, чуть ниже локтя, там, где заканчивался закатанный рукав рубашки, погладила, проведя подушечками пальцев, спустилась до запястья, хотела обхватить кисть, но Глеб зашевелился, тихонько замычал, повернулся на бок, потёр ладонью лицо. Сначала открыл один глаз, затем второй, несколько секунд сосредоточенно взирал на Илану, будто решая, видит её на самом деле, или это всего лишь продолжение сна, потом осипло процедил, едва шевеля губами:
– Чего тебе?
Она торопливо распрямилась.
– Я просто хотела узнать… как ты?
Глеб сосредоточенно замер, прислушиваясь к себе, затем обвёл не до конца прояснившимся воспалённым взглядом обстановку и, немного помедлив, хрипло выдохнул:
– Фигово. – Но, похоже, имел в виду не собственное самочувствие, потому что сразу последовало раздосадованное уточнение: – Бутылка пустая. – И просьба: – Будь человеком, принеси ещё.
– Лучше что-нибудь другое. – Илана плохо представляла, чем лечат похмелье, поэтому предложила просто наобум, внезапно всплывшее в голове: – Воды с лимоном.
– Опять ты нудишь? – разочарованно скривившись, протянул Глеб. – Ты же хотела поиграть в семью, а жена должна быть послушной и исполнительной, заботиться о муже. Вот и давай, – он резко махнул рукой в сторону двери, – бегом. Пока не осталась вдовой.
Чувство юмора ещё работало, хотя и мрачновато-чёрное, а значит не всё потеряно, и Илана возразила:
– Всё-таки лучше принесу минералку и лимон.
– Я выпить хочу, – недовольно провозгласил Глеб.
Она развернулась, направилась к двери, сообщив на ходу:
– Минералка как раз подойдёт.
Тогда он сердито фыркнул, вытащил из-под головы подушку и запустил вслед. Правда улетела та недалеко, наверное, всего на метр, точнее, почти сразу плюхнулась на пол в шаге от кровати.
___________________________________________
* «Каждая секунда, как минуту, каждая минута, как день, когда ты далеко», перевод с англ. Строчка из песни Blackmore's Night "Wish You Were Here"
Глава 19
С минералкой быстро не получилось. Илана только успела дойти до холодильника и открыть его, как дверь, ведущая из флигеля в центральную часть дома, медленно распахнулась. Людмила Кирсанова чуть задержалась на пороге, будто спросила разрешения войти, но так и не дождавшись никакой реакции, кроме растерянного взгляда, уверенно прошла дальше, улыбнулась приветливо:
– Добрый день, Иланочка. – И без перехода деловито поинтересовалась: – А Глеб где? В офисе его нет, и на звонки не отвечает. Он дома?
– Добрый день! – откликнулась Илана, кивнула, решив, что, если соврёт, Людмила не поленится подняться на второй этаж и проверить: – Да. – Но тут же добавила в оправдание Глеба обтекаемое и неопределённое: – Он не очень хорошо себя чувствует.
– Страдает от похмелья? – дёрнув бровями, с сочувственным пониманием наполовину уточнила, наполовину констатировала Кирсанова. – Или уже опять набрался?
– Нет! – как можно убедительней и твёрже возразила Илана и всё-таки принялась врать, отчаянно и вдохновлённо. Может, из жалости к мужу, может, из солидарности с ним и ощущения сопричастности. Какая-никакая, а они всё же семья. А может, чисто по-детски, на автомате, желая выглядеть непогрешимой перед строгим и важным для тебя взрослым. – Ему правда нездоровится. Попал тогда под дождь и, похоже, простыл. Не так, чтобы сильно, но лучше хотя бы денёк дома пересидеть, мне кажется.
Людмила внимательно выслушала Иланин монолог, не
