Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
(даже жвачка – казалось бы, мелочь, – но разве трудно дойти до урны!) выглядит особенно выпукло.
– У вас, – радуясь наметившемуся взаимопониманию, ее собеседница перешла на полный голос, – прошу прощения, сигаретки не найдется?
Анна на мгновение задумалась.
– Простите, я не курю.
– Я вообще-то тоже. Два года как бросила… Но когда такое происходит… – Женщина скосила глаза на хулиганов. – Ужас. Кошмар. Волком выть хочется… Все равно, большое вам спасибо! Приятно, знаете ли, встретить незнакомого человека, который поймет тебя с полуслова.
– И вам всего самого доброго, – Анна ответила искренне. Ведь и вправду приятно, что есть еще интеллигентные люди, готовые посочувствовать, а в случае чего и помочь. Грешным делом, она даже пожалела, что не курит. А как было бы славно! Угостить сигаретой такую милую во всех отношениях женщину. Ответить добром на добро.
От простой человеческой доброты даже воздух, казалось, очистился; по крайней мере, больше не вонял резиной. Послевкусие, однако, осталось: будто сунули ей в рот чужую изжеванную жвачку; дома Анна первым делом вычистила тщательно зубы и прополоскала рот специальным мятным средством, которым пользуется мамочка.
Относительный мир в ее растревоженную душу вернула младшая подруга. Выслушав нелепую историю про «сафари» (ближе к вечеру Анна не удержалась и позвонила), Светлана не придала ей особого значения. Сказала, что в интернете полным-полно подобной дряни. Такого, уроды, понапишут, что хоть стой, хоть падай.
V
То, что бабка и впрямь сбрендила, он понял далеко не сразу. Какое-то время ему казалось – это она так, играет; верней, переигрывает: то плачет, то смеется, шевелит сухими, как веточки, пальцами – наблюдая за этой пантомимой, он морщился: тоже мне, актриса погорелого театра.
А потом сообразил: для дела, стремительно набирающего обороты, так-то даже лучше. Даже у него, вроде бы знающего что к чему, точно наждаком подирало кожу, когда бабка – посередь рассказа о неведомой сестре Тонечке – менялась вдруг в лице и, уставясь в гундящий про фашистов и их приспешников телик (ни хрена не различая, кто там и что), срывалась в крик, царапала (чуть ли не до крови) щеки и верещала про каких-то, хрен знает, людей, которых сейчас (он думал: ага, прям вот сейчас) загонят кого куда – кого в бараки, а кого и в овраги, чтобы заживо сжигать или расстреливать; да не каких-то там неизвестных, чужих, а ее родителей с братиком Миколкой. Он думал: эй, да ты сама одной ногой в могиле – какие там родители, а тем более живые, которых можно сжечь или, типа, расстрелять…
Думал – и молчал. Его дело – записать и немедленно выложить. Вернее, наложить. Бабкины безумные россказни – на реальные события, которые развиваются на востоке Украины. На фоне бабкиных заполошных криков они гляделись особенно занятно. И, чего уж греха таить, гомерически смешно.
В результате в сухом остатке: без малого миллион просмотров за неделю – если так пойдет и дальше…
То, что раскрутке его портала активно способствуют тролли, напрягало, но не слишком (он думал: до чего же, по ходу, беспокойные! – их яростное, а на деле довольно-таки унылое тявканье он, прошаренный пользователь, опознавал на раз), – да и какая, к хренам собачьим, разница, если каждый проплаченный набег приводит к росту посещений. Первое время он еще пытался уловить суть развернувшейся полемики, пока не убедился: уроды все. И одни, наезжающие на укрофашистов с их друзьями-америкосами; и другие – типа, либералы: эти-то, чего ни коснись, – против. Презрительно усмехаясь, он подбадривал их всех одинаково: давайте, ребятушки, старайтесь, вострите неуемные перья (про перья – это так, ради красного словца: все, и острые, и убогие, перья остались в СССР), и – не светясь, ясен пень, в Сети – лайкал направо и налево, опасаясь одного: спада активности.
Что действительно напрягало: застряв на подходе к миллиону, выше почему-то не шло. Будь у него такая возможность, подкрутил бы счетчик. Но к фирмам, которые занимаются такого рода забавными промыслами, без наличности не сунешься. Короче – снова упиралось в проклятые деньги, достала всеобщая продажность.
Касательно самих событий. Он не заморачивался, кто начал первым, а кто продолжил – регулярные украинские формирования, за которыми маячили какие-то местные олигархи-толстосумы, или храбрые жители мятежных провинций (тут-то ясно, кто маячил) со всеми своими фишками, включая оружие, купленное в ближайшем военторге, где, а чо, продаются образцы самой что ни на есть современной техники; закусывая от смеха губу, он думал: ага, рекламные, раньше на витрине стояли.
Тролли именовали их повстанцами. Интернет-либералы – «трактористами-шахтерами», иногда с хештегом, но чаще в иронических кавычках. Короче, вся эта словесная мишура, равно как и ленточки – не то георгиевские, не то гвардейские (которыми все вокруг повязываются как подорванные), – лично у него не вызывали никаких эмоций. Ленточку он не повязывал из принципа: претило все общее, совместное – пусть бараны участвуют, недоумки, которые (каждый по отдельности) ничего из себя не представляют. Во всяком случае, «наследником Великой Победы, благодарным деду», он себя не чувствовал – победили, и молодцы. А уж это: #можемповторить – блин, повторяйте, если можете. Но я-то, будущий повелитель вещей, при чем?
Однажды – чисто ради интереса – спросил, типа, поинтересовался: а дед, он чо делал-то в войну? – лучше бы молчал: бабка чуть из кресла не выкинулась, заголосила: какой такой дед, не знаю никакого деда, одни, одни мы с сестрой – с Тонечкой. Хорошо, мать не слышала, проела бы плешь.
Из Москвы начальник вернулся угрюмый и без подарков. Ни торта к общему столу, ни дешевых безделушек, которые в ознаменование выгодной сделки он торжественно раздавал сотрудникам (с тех пор как в начале девяностых, осваивая новые рыночные отношения, прочел в американском пособии по бизнесу, что даже малые подношения, если сделаны от сердца, создают внутри рабочего коллектива атмосферу взаимного доверия и продуктивной доброты). Его сердечными дарами полагалось восхищаться, и хотя через месяц-другой все эти, как он их называл, приятные мелочи – фарфоровые фигурки, ножички для бумаги, наборы открыток или почтовой бумаги, – прожив недолгую жизнь на офисных столах, набравшись пыли, перебирались с глаз долой в нижние ящики, за прерванной традицией все усмотрели какую-то смутную опасность.
Кто-то, нагнетая мрачности, договорился до того, что грядут-де скорые увольнения. Стоило маленькому, не крупнее городского комара слушку, пронзив первую жертву, напиться свежей крови, как комариного полку прибыло – нехорошие слухи множились, зудели, обрастая подробностями: будто бы уже лежит, дожидаясь своего часа, стопка «личных дел», которые начальник якобы пролистывает; оставалось гадать, кого в самом скором времени принесут в жертву. Как несмешно шутил начальник PR-отдела: пустят под нож. Словом, ситуация сложилась тревожная.
Не будь Анна церковным неофитом, чьи знания о православии исчерпываются
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
