что то расстояние, на которое у него раньше ушло четыреста тридцать дней, он теперь преодолел за семьдесят пять и через семьдесят пять дней оказался в японской гавани Тоса.
Тем временем демоны, потеряв Ондзоси из вида, вынуждены были вернуться ни с чем. Когда они рассказали, как случилось, что они потеряли Ондзоси, король страшно разгневался. Теперь он знал наверняка, что виновата Асахи. Она отдала своё сердце юноше, и всё, что произошло, было делом её рук. Асахи взывала о помощи, но король разорвал её, Небесную фею, похожую на цветок, на восемь кусков и выбросил вон. На самом же деле Асахи была перевоплощением божества Бэндзаитэн[222] из Эносима, что в Сагами, в Японии. Она была рождена дочерью демона из сострадания к Ондзоси и ради следующих поколений рода Гэндзи, чтобы именно таким образом передать им военные секреты.
Итак, Ондзоси причалил к пристани Тоса, имея при себе свитки военных законов. Он прибыл в Осю и преподнёс свитки Хидэхире. Хидэхира взял их и сказал:
— Что ж, ты был на краю гибели, но всё же вернулся, изучив военные законы. Думаю, теперь сто поколений Гэндзи смогут легко удержать Японию в своих руках.
Радости не было предела. Конечно, Ондзоси из тех людей, кем можно восхищаться.
Когда Ондзоси задремал, ему привиделось, что у его изголовья сидит Асахи и говорит: «Моя жизнь кончена. Король убил меня. Я умерла и сама в этом виновата. Мне не жаль, ведь жизнь подобна капле росы. А наша клятва сохранится, ведь она на две жизни», — слёзы катились из глаз Асахи.
Ондзоси вскочил. Что это было? Он хотел что-то ей сказать, но всё оказалось лишь сном. Плача, он сделал так, как его научила при прощании Асахи: налил в чашечку для чайной церемонии воды, как было сказано в секрете мокрых рук из первого свитка Дайнити. Написал двойной знак «ом». Как он и боялся, в этот момент вода окрасилась кровью. Больше сомнений не оставалось. Можно было только оплакивать Небесную фею. Ондзоси позвал священника, тот прочёл сутры и совершил заупокойную службу. С древности и до наших дней не было лучших супругов, чем Ондзоси и Асахи.
Считается, что благодаря воинским законам будды Дайнити Гэндзи сумели подчинить себе Японию, а новые поколения этого рода изволят управлять ею.
БЭНКЭЙ
Бэнкэй [223]
Часть первая
Когда поёт дракон, встают облака. Журавлю здесь не летать. Когда рычит тигр, поднимается ветер. Здесь не место дождевым червям. В этом быстротечном мире, подобном вспышке молнии, или утренней росе, или искре, высеченной ударом камня о камень, происходит множество событий ужасных и странных. Недолго прожил Мусасибо Бэнкэй из Западной башни[224], он повсюду ввязывался в драки. Вот такой он был странный человек!
Итак, Мусасибо был сыном настоятеля храма Кумано по имени Бэнсин. В воздаяние за грехи в прежней жизни почти до пятидесяти лет у настоятеля не было детей — ни мальчика, ни девочки. Его жену это тоже печалило, поэтому однажды, когда они были вдвоём, жена сказала, что уединится на семь дней для молитвы божеству Някуитиодзи[225] и попросит его о ниспослании ребёнка. По истечении семи дней, ночью, во сне, она увидела, будто ей было подарено перо коршуна. После этого она забеременела. Обычно дитя находится в чреве матери девять или десять месяцев, но это пребывало во чреве десять месяцев, потом двадцать, и появилось оно на свет только через три года. Младенец был несказанно уродлив: роста такого, какого дети обычно достигают к трём годам, волосы опускались на плечи, глаза светились, как у кошки, зубов во рту — полно, на руках и ногах — крепкие мышцы. Он полежал-полежал, потом встал, сурово взглянул на восток и на запад, сказал: «Светло!» — и расхохотался.
Бэнсин посмотрел на него: «Мы просили о ребёнке, которого не должно было быть на этом свете. Вот и получили какого-то дьявола. Как печально!» Он вытащил меч, что висел на поясе, и уже готов был убить ребёнка, но мать вцепилась в рукав Бэнсина, прося о сострадании и милосердии.
— Пожалуйста, послушай, что я тебе скажу. Лао-цзы[226] провёл в чреве матери семьдесят лет и был рождён с седыми волосами и бородой. Вот и этот опоздал, уже три раза сменились вёсны и осени, вот почему у него длинные волосы. Из шести миров, в которых можно родиться[227], он родился ребёнком, человеком. Родившись у нас, грешных, он находился во чреве три года, он явился из тьмы, и вот, наконец, выбрался на свет, он готов преклониться перед ликом луны и солнца, так неужели не жаль тут же вонзить в него меч, чтобы он отправился в мир демонов-асур? Молиться надлежит всегда, а вот зло сотворить — нужно время подумать. Помни: всё произошло по воле божества. Это ведь ребёнок, ниспосланный нам Някуодзи, но раз он не пришёлся нам по сердцу, положимся на судьбу, оставим его в горах, всё — и хорошее и дурное — отдадим на волю божества, — вздыхая, молила она.
Бэнсину и самому было жалко ребёнка. «Что ж, будь что будет!» — решил он. И даже не приложив ребёнка к материнской груди, родители его оставили в далёких горах.
Через семь дней Бэнсин сказал: «Как горько! Теперь его уже, должно быть, сожрали дикие звери, лисы и волки. Если хоть косточки остались, надо бы их собрать и отслужить панихиду».
Он отправил в горы человека. Однако мальчик оказался жив-здоров, он собирал плоды с деревьев и ими питался, а поскольку никто его не воспитывал, он развлекался по своему разумению и безобразничал, как мог. Увидев посланца, он закричал: «Эй, ты пришёл за мной? Возьми меня отсюда!» — и пустился бежать за ним.
Орал он ужасно. Посланец еле ноги унёс. Он совсем запыхался, когда предстал перед Бэнсином. Пот катился градом, ни слова вымолвить не мог.
— Ну что там? Что? — спросил Бэнсин.
— Ужас что! В этих горах живёт чёрт. Увидев меня, он за мной погнался, я насилу сбежал. Может, это и впрямь ваш сын.
Бэнсин подумал, что дело плохо. «Надо было сразу его убить», — Раскаивался он, но что тут поделаешь? Жена пребывала в горькой тоске. Все пришли в ужас, и никто не отваживался пойти в горы. Вид но, мальчик и вправду находился под покровительством Някуодзи, и его защищали дикие звери, лисы и волки. В горах,
