живет далеко от места, где голодали и умирали ее предки. У нее частный дом за городом, потому что она «любит землю». И… сами понимаете. Конечно, она выращивает намного больше, чем нужно для ее семьи. И угощает, раздает. При этом понимает, что взяла на себя слишком много. Ужасный голод продолжает «вспоминаться» в действиях. Во многом потому, что о произошедших событиях в семье не говорили. А таких событий у них наверняка было много. Отсюда постоянное стремление всех накормить, то есть сделать так, чтобы «выжили» те, кто умер задолго до ее рождения. Потомки часто делают «странные» вещи и не могут перестать, не имея никакого представления о значении своих действий, которые, несомненно, очень сильно заряжены эмоционально.
Когда были живы мои родственники, бежавшие тогда из Украины, спасая свою жизнь, я, к сожалению, не знала об этих событиях и не могла догадаться спросить о них. Наверняка им было о чем рассказать. И о том, что происходило, и о том, как им повезло. Одной моей знакомой рассказали некоторые подробности о происходившем в Ставропольском крае. В одном рассказе – и трагедия голода начала 1930-х, и его причины. Ее мать, четвертый ребенок в семье, родилась в селе, когда ужасный голод уже закончился. Он унес трех ее старших братьев. Бабушка рассказывала моей собеседнице, как пришли трое красноармейцев (двое мужчин и женщина) и зерно «из-под детей забрали» – она попыталась припрятать немного пшеницы под матрасом маленьких сыновей-близнецов. Мужчины потыкали штыками в постель и ничего не обнаружили. Но женщина подняла с постели близнецов, хлебозаготовители перевернули все вверх дном и нашли спрятанное. Понимали ли они, что дети, которых они подняли с кровати, умрут, как и еще один ребенок? Тем временем моего прадеда и его сотрудников, живших в городе, арестовали за разговоры на работе о том, что в селах ужасный голод губит множество людей. Сейчас факт голода 1930-х годов общепризнан (Громова, 2008).
Конечно, голод оставляет след в жизни не только переживших его людей, но и их потомков. Влияет на отношение к еде и продуктам. Особенное отношение к еде вполне естественно для тех, кто пережил голод, – вошло у них в привычку, и они понимали, откуда она взялась. Мне рассказывали, что старик-ингуш, когда-то в юности переживший депортацию, «ел печеньку с хлебом». Если бы его попросили, он, наверное, без труда объяснил бы привычку есть так, чтобы было сытнее. У переживших голод могут наблюдаться «странности» в питании (например, «все крошки в ладошку» или «печенька с хлебом»). Теперь представьте их потомков, живущих в сытое время. Скорее всего, особое отношение к еде осталось у них в какой-то другой, менее «странной» форме. Например, человек может переедать, когда волнуется (хотя это случается не только с потомками переживших голод), или увлекаться диетами (что многие сейчас одобряют). А может, он любит готовить (полезное для семьи увлечение).
Конечно, пережитый в роду голод не единственная причина того, что еда имеет для человека важное значение. Есть немало людей, для которых потянуть что-то в рот – способ самоуспокоения. Когда мы были младенцами, нас успокаивали, давая грудь или соску. Поскольку младенец беспомощен, не только его благополучие, но и само выживание зависит от хорошего ухода. Прежде всего – от кормления. Неудивительно, что и подросший ребенок может, нервничая, начать сосать палец. У многих из нас уже во взрослом возрасте остается привычка тянуть что-то в рот, когда мы испытываем стресс. Наверняка кто-то из читателей, начав волноваться, ищет, что бы съесть (говорят, что человек «заедает» стресс). Бессознательным значением такого поведения может быть отчаянное: «Я пытаюсь выжить!» А кто-то, наоборот, в моменты сильных переживаний теряет аппетит. Возможное бессознательное значение при этом: «Я погибаю!» Еще один вариант – употребление алкоголя в период стресса. Алкоголь становится способом совладания с житейскими трудностями и внутренними проблемами. Есть люди, которые в стрессе начинают много курить, буквально сигарету за сигаретой. Они успокаивают себя так же, как малыш, который сосет грудь (или, в более старшем возрасте, – палец). Все это может встречаться в семьях, когда-то переживших голод. Существуют и иные формы поведения, в которых тема еды или голода играет важную роль. Увлечение кулинарией, любовь к застольям или различные диеты, голодание, озабоченность правильным питанием (орторексия) – память о голоде иногда может передаваться и в таких формах. Например, женщина, у которой старшие братья умерли от голода, много лет бывшая замужем за пьющим мужчиной, в старости стала внимательно следить за своей фигурой.
Часто травматичный опыт передается исподволь, находя «окольные пути», потому что в семьях, как и в обществе, любая «неправильная» история часто избегается или стыдливо замалчивается. А может и вовсе забыться. Но все же о ней иногда вспоминают и говорят. Далее мы рассмотрим, как происходит извлечение информации из прошлого и какие реакции и последствия она вызывает.
Иногда нам прямо сообщают о некоторых фактах из ранней советской истории. Возможные реакции: неверие, игнорирование информации, автоматическая подмена темы.
Важный момент – то, как мы слушали. Мы умеем ничего не воспринимать и не запоминать. Или не верить услышанному, подменять одну историю другой. О нежелательной, приходящейся «не ко двору» информации у меня тоже есть воспоминания. «Он был сначала белый, потом – красный», – бабушка Нюся однажды случайно проговорилась, что ее отец был белым, а увидев, как я поражена, стала выкручиваться. Я не могу сказать, поверила я или нет, – я автоматически отбросила эту информацию и ни о чем больше не спрашивала. Ведь в школе нас научили, что правильно думать: «белые – плохие, красные – хорошие». Услышав бабушкину отговорку, я успокоилась. У меня в голове укладывалась только «правильная» информация, даже если она была ложной. А все «неправильное» я обычно игнорировала, как любой нормальный советский ребенок. В тоталитарном обществе жить было намного легче, если у тебя в голове – правильные мысли. Понятно, что значительная часть семейной истории (как и истории страны) не признавалась, а опасные темы не осмысливались. Но тогда становилось трудно понять, откуда мы взялись такие, как есть. За мной стояла семейная история с массой «дыр». И это не было исключением – ситуация была типичной. И сейчас непризнанные темы в родной истории для нас по-прежнему норма.
Недавно я рассказывала слушателям курсов о межпоколенческой передаче травмы и упомянула про голод начала 1930-х. А вскоре в той же аудитории услышала: «Вот вы говорили, что во время войны люди голодали…» – нелегитимная тема была автоматически заменена на легитимную.
«Запрещенная» тема может часто возникать в разговоре о чем-то другом.
Информация, не
