Я так сильно тебя приревновал, что не смог устоять. И я ни о чем не жалею.
— Ты хочешь развестись? — стараюсь говорить беспристрастно, но внутри расцветает радуга и с диким ржанием проносятся весёлые розовые пони.
— Да. Я уже обратился к адвокату. Отец Милы — мой продюсер. Он хочет забрать у меня все, что я заработал.
— Что же делать?
— Да не в деньгах дело. Сергей очень влиятельный человек. Я боюсь, что он примется и за тебя, — обнимает меня, поглаживая по спине.
— Ты мог хотя бы объяснить. А то сорвался, ушел. Ничего не сказал. Проехался по мне мимоходом.
— Я виноват. Прости меня, — целует в шею, пытаюсь увернуться, вырваться, но как-то неохотно. Млею все больше, мозг превращается в сладкую вату.
— Не надо, Жень, — глаза закатываются от удовольствия.
— Я так соскучился, — до боли сжимает попу.
— Я чувствую. Одной частью тела точно истосковался. Но так не пойдет. Ты не можешь приходить ко мне как только приспичит. Да пусти ты! Настя увидит!
— А где она?
— В ванной.
Через минуту выбегает дочь с мокрыми волосами.
— Ого! — иронично поглядывает на нас. И хоть я успела отскочить от Жени, Настя все поняла.
— Настен, — нервно смеюсь, развожу руки в стороны. — К нам папа пришел, — что я несу?
— Я вижу. Пап, ты голоден? Мама кулинарией увлеклась. Наготовила на год вперед, — это нервное.
— Поможешь съесть?
— С удовольствием. Он разувается.
Достаю ему мужские тапочки.
— Арсений их надевает, — отвечаю на его немой вопрос. — Бывает у нас редко, так что они почти не ношены, — какого черта я перед ним оправдываюсь?
— Кто такой этот Арсений? — обнимает меня за талию и притягивает к себе.
— Держите себя в руках, Евгений — отталкиваю его.
— Я постараюсь Юлия. Так кто такой Арсений?
— Успокойся, мавр ревнивый. Арс — муж Светки. Моей подруги.
— И часто муж Светки захаживает к вам? Что даже тапочки у него личные есть, — он просто невозможен.
— Прекрати! Арс помогает. Делает мужскую работу. Кран починит или гвоздь забьет. И вообще, почему я должна перед тобой отчитываться?
— Теперь у вас есть я. Пусть этот Арсений занимается своей семьей.
— Сейчас есть, а через минуту позвонит жена — и тебя уже нет.
На кухне дочка помогает мне накрыть на стол. Хотя обычно ее не допросишься, а тут сама вызвалась. Чудеса! Женя нарезает хлеб, складывает в плетеную корзинку. Кухня у нас маленькая, и то и дело приобнимет как бы невзначай, то ущипнет за попу, пока дочь не видит. Знает ж, подлюка такая, что я не могу огреть его чем-то тяжелым при дочери. Я краснею от злости, сжимая ручку сковородки с котлетами сильнее, а он садится за стол как ни в чем не бывало. Такой весь невозмутимый, лыбится довольно. В общем, выводит меня из себя как только может.
Весь ужин дочь взахлеб рассказывает об успехах в кружке вокала, Женя уплетает котлеты за обе щеки, закусывая пирогом с мясом и запивая чаем. Ловлю себя на том, что мне нравится, что Женя с таким удовольствием уплетает то, что я приготовила.
— Тебя дома не кормят что ли? — язвлю, делая глоток чая.
— У нашего французского повара одни изыски. То петух в вине, то буйабес. Русскую кухню он не любит, а я скучаю по котлетам, за борщ убить готов.
— Ой. — встревает дочь. — А мама такой борщ готовит! Ммм! — блаженно закатывает глаза. — Пальчики оближешь. Мам, приготовишь для папы?
— Пусть лучше своего кулинарного гения на перепрофилирование отправит. Думаю, денег хватит.
Я тут умиляюсь, а он о своей богатой жизни. Куда уж мне до французского повара?
Убегаю в ванную. Согнувшись пополам, старательно отдраиваю ее после Насти.
— Жужу, ну ты чего? Обиделась? — обнимает меня. Пытаюсь отодрать наглые клешни.
— Что? Не по вкусу еда простых крестьян? Ну вы уж простите, барин. Что уж есть.
— Ты такая милая, когда злишься. Иди сюда, — сгребает меня в охапку и впивается в губы. Протестующе мычу и луплю его мокрой губкой, а ему хоть бы хны. Он только сжимает крепче и сильнее таранит рот своим языком. Дрожь проходит по телу, сдаюсь его настойчивости и отвечаю. Он сажает меня на стиральную машинку, щёлкает щеколда.
— Жень, — млею от поцелуев в шею, ласковых поглаживаний. — Остановись. Там же Настя.
— Она мультики смотрит, — хрипло шепчет в ухо, кусая за мочку. Его рука на бедре ползет вверх вместе с жаром.
— Да что ж такое-то! Пусти! — он останавливается, лишь когда звонит его телефон. Хмурится.
— Она? — кивает.
— Да. Что тебе надо? — рыкает в трубку. А оттуда визг:
— Где ты? Ты снова в этом городе? Не ври мне! Я звонила в гостиницу. Ты заселился и тут же ушел.
— Не собираюсь отчитываться. Получила письмо от адвоката? — не врал? Поправляю задранный халат.
— Чтобы немедленно приехал в гостиницу! Отец тебя ждет. Хочет поговорить насчет твоих фокусов с оффшорами.
Женя чертыхается.
— Подождет папа.
— Ну как знаешь, — хищно отвечает она. — Тебе же хуже!
— Что вы с папой задумали? — он смотрит на сброшенный вызов, нахмурив брови.
— Нужно идти.
— Иди, — спрыгиваю с машинки. — Я тебя не держу.
* * *
Выпроводила, даже не позволила себя поцеловать в щеку. Может зря я так резко с Женей? Его прессуют со всех сторон. Жена, тесть продюсер, грозится забрать дело всей его жизни. Еще и я качаю права.
После звонка Сергея Женя изменился. Видно как его тяготит вся эта ситуация. Кто-то же должен его поддержать.
Уложила Настю, выпила чай с ромашкой. Не помогло. И когда среди ночи раздался звонок в дверь, я уже знала кто за ней.
— Пустишь? — плечи осунулись, взгляд безжизненный. Он совсем не такой, как был на кухне. Мне нужно его выпроводить, просто закрыть дверь, но вместо этого я поступаю, пропуская его в квартиру.
— Настя спит? — скидывает кроссовки.
— Давно.
— Угостишь чаем?
— Пойдем.
Делаю чай, сажусь напротив него. Он не пьёт, рассматривает фотографии, где Настя играет на детском пианино и смеется.
— Сколько ей здесь? — глухо спрашивает он, кадык дергается.
— Полгодика. Света подарила пианино, и она с ним очень долгое время не расставалась.
— Хорошенькая. А куда делись кудряшки?
— У маленьких часто волосы кудрявые. А ниже фотография это уже в девять месяцев. Настины первые шаги, — меня затапливает ностальгия тех дней. Как же быстро она выросла. Маленькая, с пухленькими щечками и ангельским личиком.
— Я бы хотел это видеть своими собственными глазами.
— Жень, — сердце давит, оттого что ему больно. Поддаваясь порыву, сажусь к нему на колени и зарываюсь пальцами в его волосы. — Сейчас
