твоей вещи. И после всего этого ты появляешься со словами: Дорогая, я ушел.
Ничего не ответив, Антон пятится к стене и, прислонившись, закидывает голову к потолку. Кажется, будто стоять на своих двоих ему давалось сложно.
— Я виноват, — говорит он спустя секунд десять. — Не знаю, что еще сказать.
Если Антон не знает, что сказать, то я понятия не имею, как себя вести. У меня есть стойкое ощущение, что если я выпру его за дверь, то он просто уснет на коврике.
Да что ты жалостливая такая? — ворчит внутренний голос. — Ты вообще-то тоже помереть могла, если бы не Олеся. Однако, ему было плевать.
Почти минуту я борюсь с собой, не желая сдавать позиции, и по итогу, как часто за мной водиться, проигрываю самой себе. Есть у меня дефект похуже плохой осанки: жалость к несчастным мужикам. Когда Арсен переживал из-за проблем на работе — я прощала ему все. Просто потому что не могла выносить его затравленный взгляд. Вот и сейчас так же. Праведная злость отходит на второй план и верх берет жалость к Антону, так сиротливо жмущемуся к стене.
— Пойдем, — стараясь не звучать слишком мило, я киваю в сторону спальни. — Мне между прочим тоже тяжело стоять после болезни.
Антон послушно разувается и следует за мной. Положив цветы на комод, я с облегчением залезаю под одеяло. Сама не заметила, как снова стало знобить. Потоптавшись рядом с кроватью, Антон опускается рядом и утыкается лицом мне в живот. В горле встает ком. Он выглядит таким разбитым и высосанным под ноль, что оставаться безучастной становится невозможно.
Окончательно сдавшись, я опускаю ладонь ему на голову и осторожно глажу.
— Если хочешь — можешь мне рассказать.
В ответ он молча мотает головой. Не то, чтобы я об этом думала, но на секс явно не стоит рассчитывать.
Так мы лежим минут десять. Тонна вопросов вертится у меня на языке, но я задавать я их не решаюсь. Кажется, надави я на Антона хотя бы немного, он сломается.
— Давай я в магазин схожу. — Приподнявшись, он смотрит на меня гораздо более ясным взглядом. — Что нужно купить?
Я бы предпочла, чтобы мы нормально поговорили, но кажется пока это невозможно. Поэтому прошу купить мед.
Забрав ключи, Антон уходит, и спустя минут двадцать возвращается с огромным пакетом. В нем обнаруживаются три вида варенья, связка апельсинов, контейнер с замороженной брусникой, лимоны, тыквенный сок и упаковка жаропонижающих.
Самостоятельно загрузив все в холодильник, он смотрит на меня.
— Ксюш, я сейчас уеду, хорошо? Надо еще несколько вопросов решить.
Внутри меня что-то болезненно стонет. Снова оставаться одной? Сейчас?
— Ты можешь толком объяснить, что происходит? — требую я, собрав волю в кулак. — Неведение меня раздражает.
Антон тяжело вздыхает. Смотрит на пол, потом на меня.
— Я сказал Веронике о том, что нам нужно развестись. О тебе как о причине не говорил… Надеюсь, ты понимаешь, почему.
Я киваю. Чего уж тут не понять.
— Но она мои слова серьезно не восприняла. Закатила скандал и перестала разговаривать. Я предпринял повторную попытку. Когда Ника сказала, что развода не даст, и я предложил ей свободные отношения…
От неожиданности я выпучиваю глаза. Свободные отношения? Да как он вообще до такого додумался?
— Видимо, после этого она стала за мной следить, — скорбно заканчивает Антон.
— Да неужели? — бормочу я. — Мы ведь женщины — дуры набитые, и не понимаем, что к чему.
— Теперь ты можешь представить масштаб катастрофы. Просто Вероника… — Антон оглядывается на дверь, словно его жена может там стоять. — Я чувствую свою вину и боюсь, что у нее случится рецидив. У нее были проблемы с наркотиками. Не помню, говорил я тебе или нет. И сейчас она совершенно не в себе…
Я снова вздыхаю. Тяжелые вздохи уверенно одерживают верх над стонами, долгое время звучавшим в стенах моей квартиры. А что мне еще остается? Я не готова брать на себя ответственность за чей-то наркотический срыв.
— Дай мне время довести все до конца, хорошо? — Антон притягивает меня к себе, касаясь лба губами.
— Делай как знаешь, — бормочу я. Просто потому что не знаю, что еще могу сказать. А пнуть его из своей жизни в такой ситуации — нога не поднимается.
37
— Как дела? Как себя чувствуешь? — голос Антона звучит так скорбно, словно он решил позвонить мне в разгар похорон.
— Нормально, — вру я, глубже зарываясь в одеяло.
К вечеру меня стало знобить, но жаловаться на здоровье и тем самым добавлять еще больше траура в разговор нет желания. Да и есть ли смысл обсуждать проблемы с тем, кому явно самому нужна помощь?
— Я дома. Решил немного выпить. — Где-то в отдалении слышится звон стекла. — Сложная неделя выдалась. Извини, что сегодня не приехал. Заеду к тебе завтра.
— Хорошо, — отвечаю я, давя в себе вспышку раздражения.
Поведение Антона вызывает во мне все большее недоумение. Развод — это безусловно большая боль, но не повод настолько расклеиться. По-крайней мере в его случае. Так могла бы вести себя его жена, для которой измена стала ударом в спину. Антона, который принял самостоятельное решение развестись, я пока не понимаю.
— Ладно, буду ложиться спать. Спокойной ночи.
Пробормотав «спокойной ночи», я первой сбрасываю вызов. Растерянность, непонимание и злость закипают внутри ядовитым коктейлем. Как бы вела себя на его месте, приняв решение выйти из действующих отношений ради человека, в которого влюблена? Без чувства вины наверняка не обошлось, но в одном я уверена: что бы не происходило и как бы тяжело не было, я бы хотела быть рядом с любимым человеком. Черпать в нем поддержку и каждый день получать напоминание, что болезненные перемены того стоили. А замыкаться в себе — это чистейшей воды мазохизм.
Погрузившись в невеселые размышления, я не могу уснуть до трех ночи. К моей рефлексии добавляются еще и мысли о поиске новой работы. Что-то подсказывает мне, что как бы не развернулись события в дальнейшем, оставаться в офисе Антона не стоит.
Он звонит на следующее утро, звуча чуточку бодрее. Интересуется, что мне привезти и, услышав, что я гуляю в парке, говорит, что скоро подъедет.
— Привет. — Тронув за плечо, он подстраивается под мой шаг. — Как самочувствие?
— В порядке, — по-прежнему лаконично отвечаю я, ощущая легкую ноющую боль в груди.
В болезни возрастает желание ощущать участие и поддержку, которых сейчас в облике и голосе Антона нет. Его вопрос словно задан на сдачу и мысли его не
