вперед. — Я бывал в этих лесах. Это не какой — то чёртов пикник.
Печально качаю головой, ещё сильнее сжимая его руку:
— Поверьте мне, сэр. Вы даже не представляете.
Хватаю ключи от наших номеров и благодарно машу рукой владельцам гостиницы. Ама уже давно ушла, возможно, вернулась домой, если это вообще возможно сделать в том куске жести, который она называет машиной.
Она отвезла нас в больницу в небольшом соседнем городке под названием Мэдисонвилль, когда я потерял сознание. И она же привела нас с Кэт к медицинской помощи, которую мы оба игнорировали слишком долго.
Хотя образ жизни Амы сильно пропитан традициями Старого Света, они с Вихо поддерживают некоторые полезности Нового Мира: одной из которых, к счастью, является шаткий старый фургон с деревянными панелями.
Мы могли вернуться к Аме, что было бы проще всего, но, как ни странно, Кэт умоляла принять настоящий горячий душ. Должен признаться, я тоже был не против.
Мы поднимаемся по трафаретной синей лестнице отеля типа «постель — завтрак» в той же промокшей от пота одежде, которую ранее позаимствовали у Амы и Вихо. Нас только что перевязали и накормили во время краткого пребывания в больнице.
Останавливаемся прямо перед дверями, и я оборачиваюсь к Кэт:
— О′кей. Итак… двести двенадцать или двести четырнадцать? — спрашиваю её.
— Двести двенадцать, — отвечает она, застенчиво пожимая плечами. — Мне нравится симметрия чисел.
Усмехаюсь, прокручивая ключ от номера в руке, прежде чем передать его ей:
— Писатели. Всегда думаете о том, чтобы всё красиво выглядело в печати.
— Конечно, — самодовольно отвечает девушка, открывая дверь и затаскивая туда свою чёрную сумку.
Кричу ей вслед:
— Кэт!
Она опускает сумку и поворачивается ко мне:
— Да?
— Я… я буду здесь… Если тебе что — то понадобится, хорошо? Всё, что тебе нужно сделать, просто постучать. — Ловлю её взгляд и удерживаю его.
Она кивает, отчего её каштановые локоны мягко подпрыгивают, а затем закрывает за собой дверь, а я удаляюсь в свой номер, ощущая потерю, которую даже не могу объяснить.
***
КЭТ
Падаю лицом вниз на подушки, погружаясь в экстаз от ощущения мягкости кровати. Наконец — то. Настоящая кровать. Одеяла, подушки; хлопок и пух. Матрас, пружины и простыни, о боже!
Я в раю, о существовании которого совсем забыла: это то, о чём я мечтала последние несколько дней на лесной подстилке и ковре Амы.
Халат из гостиницы чересчур велик. Волосы у меня насквозь мокрые. В комнате стоит старый, невыветрившийся запах. Но всё это не имеет значения. На мой взгляд, это пятизвездочная роскошь… и я никогда ещё не была так благодарна за это.
Сейчас ещё слишком рано (около девяти вечера), но я уже так устала: устала от этой всеобъемлющей сонливости, которую, я уверена, испытывают только нарколептики.
Плотнее затягиваю ворот халата, загибая его, запечатывая оставшийся от горячего душа пар. Я окутана слоем восхитительного комфорта, и глаза медленно закрываются, пока я лежу. М — м–м…
Тук — тук.
Переворачиваюсь и смотрю на входную дверь номера. Могу поклясться, что слышала стук. Может, я уже сплю…
Тьфу. Нет. Ну вот опять. Неохотно выбираюсь из постели и иду на стук, желая смерти тому, кто прервал мой покой.
Приоткрываю дверь и вижу Тревора со странным выражением на лице. Никогда его таким не видела. Это как будто бы мне плеснули холодной водой в лицо.
— Привет, — просто говорит он.
— Эй, — я открываю дверь шире, всматриваясь в его лицо. — Что — то случилось?
— Да. — Его голос звучит как — то серьёзно. Он проходит мимо меня в номер, пока я осматриваю его сверху донизу и замечаю, что он тоже одет в халат.
Он засовывает руку в один из карманов:
— Мы кое — что упустили. Я не понимал, что именно, но потом до меня дошло… словно сквозь сон.
Я даже на цыпочки привстаю от нетерпения. Его лицо по — прежнему серьёзно.
Тревор достает из халата округлую стеклянную бутылку, наполненную коричневой жидкостью, и поднимает так, чтобы я увидела.
— Местный виски. «Лучший в округе»… по словам Джека с ресепшена. Он предложил мне его. А теперь я предлагаю его тебе. Не хочешь присоединиться? — Его губы кривятся в коварной дьявольской улыбке, волосы такие же влажные, как у меня, и очаровательно вьются на лбу.
Я могла бы его стукнуть… или поцеловать.
Он напугал меня до чёртиков, но сейчас выглядит таким съедобным, что я не могу найти в себе силы разозлиться. Усталость исчезла: растворилась в воздухе в тот момент, когда Тревор улыбнулся мне.
Возьми себя в руки, Катарина. Я пытаюсь ответить так, как ответила бы ещё неделю назад, когда он сверкнул своими белыми зубами в проходе автобуса. Вышвырни его вон. Укажи на дверь. Скажи что — то.
— Послушай, — начинаю я. — И я скажу это только один раз… мы выпьем только по одному стакану и все. Ферштейн?
— Понял… принцесса. Один, и всё. — Он садится на край кровати, на красивом лице всё ещё сияет улыбка.
Пять стаканов спустя Тревор по — прежнему в моем номере, а я едва чувствую своё лицо.
У меня не осталось ни ссадин, ни укуса. Я нежна, как котёнок, и всё, чего хочу, это чтобы Тревор заставил меня мурлыкать.
Моя железная печень, укреплённая многими печальными «счастливыми часами» в данный момент позволяет мне выплеснуть все секреты, что были заперты задолго до нашего отъезда из Тампы.
— Разве Ама и Вихо не чудесные люди? — бормочу невнятным голосом.
— Да, — тихо смеется Тревор. — Да, это так.
— И мне о — о–очень повезло, что я их нашла. Это было нелегко. Пришлось серьёзно покопаться. Я слышала об оазисе, когда была подростком, и думала, что это… — я икаю, теряя ход своих мыслей.
— Я думала, это?.. — Тревор протягивает вперёд руку, предлагая мне закончить предложение.
Постукиваю себя по губе, глядя в потолок. О, да.
— Миф. Я думала, это просто сказка. Бабушкина сказка.
— Почему?
— По — о–о — отому — у–у — у–у что — о–о — о, — протягиваю я. — Никто никогда его не находил. По крайней мере, я не знаю таких людей. Я проехала сюда, в Мэдисонвилль, в Мэривилл, всю дорогу вверх и вниз по шоссе четыреста одиннадцать: искала в течение многих лет. Ни — и–ичего — о–о — о. А потом мне повезло. Друг друга привел меня к Аме. Прошел ещё год, прежде чем она начала доверять мне.
Смеюсь, но безжизненно. Эта история отрезвляет, и я испытываю искушение сделать ещё один глоток, чтобы заглушить вернувшийся
