Вот Марусе, той повезло. И талант есть, и состояние теперь будет. Живи! Надо бы зайти к ней в комнату.
— Привет! Можно?
— Да, конечно. Заходи.
— А чего ты такая расстроенная? Голова болит?
— Нет, мне уже лучше. Просто настроение плохое
— У Эдика тоже плохое настроение. Но у него-то понятно от чего.
— От чего? — тема Эдика Майе небезразлична. О нем может говорить бесконечно, потому что… Потому.
— Знаешь, он такой увлекающийся человек! И ему постоянно не везет. Опять проигрался в карты. Но он вовсе не плохой, нет. Просто не везет. И он больше не будет играть. Я знаю, что если даст честное слово, то ни за что не будет. Но сейчас… Его преследуют кредиторы. Надо много денег, иначе его убьют!
— Да ты что?!
— Я знала, что ты добрая! Ты не думаешь, как Георгий Эдуардович, что Эдик сам во всем виноват? Ты не злишься на него?
— Да за что?!
— Ах, да! Вы сегодня утром увиделись в первый раз. Сама не знаю, что говорю. Просто нужно где-то достать деньги, много денег. Вот если бы ты…
— Но у меня же ничего нет!
— А наследство?
— Но… — Он просил ничего не говорить до завтра. Как же трудно вытерпеть!
— Тебе надо сказать только слово. Одно слово: что ты нам поможешь. Ведь ты не попросишь отсюда уехать тетю Нелли? Она такая хорошая! Ведь, если бы не она, никто бы не сообщил тебе о наследстве, не дал телеграмму. Это все она, тетя. Она единственная была рада твоему приезду, поехала тебя встречать. Она за тебя.
— Я рада, конечно, но…
— Вот и хорошо! Я знала, что могу на тебя рассчитывать! Знаешь, ведь мы могли бы стать подругами! А потом породниться.
— Породниться?
— Ну да! Эдик всегда хотел на мне жениться, но обстоятельства… Понимаешь? Мы могли бы стать сестрами. Или кем? Какое-то странное родство. Ты его тетя, значит, и мне бы могла стать… Нет, лучше сестрой. Мы были бы родственницами, и жили бы все в этом доме, а денег много, денег хватит. Ты даже не представляешь, сколько всего! Этот дом, и еще городская квартира. И картины, много картин, которые можно выгодно продать. И ты, твой талант. Как все было бы замечательно! Талант ведь нуждается в поддержке. Ты не можешь думать о хозяйстве, о расходах, о магазинах. Только о том, чтобы творить, творить изо дня в день. А мы будем рядом. Тетя Нелли искусствовед, она будет устраивать твои выставки, а я… Я буду тебе сестрой. Ведь правда, что так будет хорошо?
— У меня никогда не было сестры.
— И у меня! И у меня не было! Марусенька, дай я тебя поцелую!
Настя даже всплакнула. В самом деле, как бы все вышло замечательно! Они с Марусей сестры, тетя Нелли устраивает выставки, а Эдик… Эдик просто красивый. И дом, огромный, чудный, необыкновенно комфортный дом, откуда совсем не хочется уезжать! Вот только половина его будет принадлежать Георгию Эдуардовичу. Но это же можно как-то устроить. У него есть квартира, можно отдать еще и квартиру Эдуарда Олеговича, и еще чего-нибудь. Если только Георгий Эдуардович не будет настаивать. Надо бы с ним осторожно поговорить, узнать, какое у него настроение.
— Маруся, милая Маруся!
Майе неловко, но Настя кажется такой милой! Можно и в самом деле быть если не сестрами, то близкими подругами. И приезжать потом в Москву только к ней, к Насте. Как к своей подруге. Какая разница, что она, Майя, никакая не Маруся, если так симпатична Насте? Настоящая Мария Кирсанова вызвала бы только недоумение и раздражение своей грубостью и глупыми фразами типа «батончик «Финт» только для тех, кто вправду крут». А на горячие Настины поцелуи, отстранившись, ответила бы смешком:
— Милая, сегодня явно не день Бекхема!
И Майя тоже расплакалась. В этом доме все так хорошо к ней относятся! Почти все. Георгий Эдуардович, Нелли Робертовна, Егорушка, Настя. Милые, добрые люди!
— Значит, подруги? — улыбается сквозь слезы Настя.
— Конечно!
— Хочешь, я поищу для тебя в библиотеке интересную книгу? Ты, ведь не можешь пока долго ходить, а то бы я с радостью показала, какие здесь красивые места, и мы бы с тобой поболтали. Какую ты хочешь книгу? Про любовь, да?
— Можно про любовь.
— Я принесу! Я сейчас принесу! Милая моя, я все-все для тебя сделаю!
Настя убегает, и тут только Майя вспоминает про Эдика. Он хочет жениться на Насте. Сразу она както и не сообразила. Так что ж? Значит, любит, раз хочет жениться. А для нее, Майи, это просто мечта, красивая сказка, которой никогда не суждено сбыться. Еще бы разок на него посмотреть, побыть рядом, а потом уехать и вспоминать, и грустить, и улыбаться тайком.
В окно Майя видит, как Эдик с задумчивым видом садится в гамак и начинает раскачиваться. Ноги сами несут ее прочь из комнаты, туда, к нему. Что такого, если она решила посидеть на веранде, подышать свежим воздухом? А Настя принесет туда книжку.
— А, юная родственница!
Увидев Майю, он ловким, точным движением встает с гамака, и не спеша, поднимается по ступенькам крыльца на веранду, словно демонстрируя себя. Красивое животное, которое уверено, что им всегда любуются. Майя замирает: у Эдика темно-карие глаза с длинными ресницами, а смотреть в них страшно, но сладко.
— Мой папа с тобой еще не говорил?
— О чем? — еле слышно шепчет Майя.
— О настоящей Марусе?
— Говорил.
— И чем кончилось? — лениво спрашивает Эдик. И не дожидаясь ответа: — Это я ему сказал, что ты не Маруся, ты уж не обижайся, но врать нехорошо.
— Я знаю. Я нечаянно. — От волнения Майя лепечет детским голоском детские же глупости.
— За нечаянно бьют отчаянно, — в тон ей говорит Эдик, присаживаясь рядом. — А это была расчетливая, преднамеренная ложь. Ну-ну, не расстраивайся так, всем нам приходится приспосабливаться. И почему ты не она? Сказать по правде, ты мне нравишься гораздо больше, хотя Машка, конечно, эффектная девица, но уж очень быстро утомляет. Особенно ее деревенские замашки и рекламные паузы. А ты девушка интеллигентная, воспитанная. Из таких получаются верные жены, замечательные жены! Мама у тебя кто? Ах, да! Завуч в школе!
— И учитель литературы.
— Замечательно! Честное слово: замечательно! Как бы так сделать, чтобы мы с тобой…
Эдик нежно берет ее за руку, и Майя мысленно дописывает в свой придуманный роман еще одну страницу. Еще бы несколько поцелуев, и можно считать, что в жизни было настоящее счастье.
— Я есть хочу, — заявляет неожиданно появившийся на веранде Егорушка.
— Здесь не подают,— усмехается Эдик. — То есть, не накрывают.
— А вы тогда что здесь делаете? Разве не ужина ждете?
— Мы разговариваем.
